Режим Владимира Путина и Россия

Взлет политической карьеры В.Путина в 1999-2000 гг. был самым тесным образом связан с решением чеченской проблемы. Российский лидер с самого начала сделал ставку на силовое решение, исключавшее любую форму политических переговоров и компромисса с умеренными чеченскими националистами. Политика В.Путина после безальтернативной победы на президентских выборах в 2004 г., которая все более начинала принимать характер стратегии, была направлена на укрепление государственной системы управления страной за счет резкого усиления президентской составляющей в ущерб парламентаризму и федерализму.

Состоявшиеся в декабре 2003 г. выборы в Государственную Думу, президентские выборы марта 2004 г. и конституционно-административные изменения в сентябре того же года завершили процесс формирования нового политического режима в России, который постепенно обретал свои специфические черты, вытесняя остатки режима Ельцина, на протяжении предыдущих четырех лет. Формирование «режима Путина» стало результатом не просто естественной эволюции системы российской власти, но и целенаправленной деятельности пришедшей к власти вместе с нынешним президентом части российской политической элиты.

Фактически, глава Кремля сконцентрировал всю власть в своих руках. В своей стратегии В.Путин последовательно осуществил следующие меры: был установлен контроль над национальными радиостанциями и телеканалами; некоторые закрыты; маневрами в обеих палатах Парламента он добился, что его партия получила большинство в две трети голосов; был взят под контроль энергетический сектор; были устранены (политическими и неполитическими средствами) представители крупного бизнеса и руководители крупных компаний (т.н. олигархи), стоявшие в оппозиции режиму. По мнению президента Путина и его ближайшего окружения, Россия могла быть либо демократической, либо сильной.

Стремление федерального центра ослабить политическое влияние региональных элит имело серьезное рациональное основание. К концу правления Б.Ельцина региональные политические элиты ощущали себя полновластными хозяевами «своих» субъектов Российской Федерации и склонны были делить власть только с крупнейшими корпорациями, действовавшими на этих территориях. Возможности эффективного вмешательства Москвы в дела регионов были крайне ограниченными. Регионы издавали законы, противоречащие Конституции России. Губернаторы устанавливали контроль над секторами региональной экономики за исключением тех, что контролировались корпорациями общероссийского масштаба. Россия времен Ельцина представляла собой фактически смесь авторитаризма на региональном и демократии на федеральном уровнях.

Самыми решительными шагами по ограничению политического влияния региональных элит стали ликвидация Совета Федерации в том виде, в каком он существовал при Ельцине (то есть состоящего из губернаторов, президентов и председателей законодательных собраний субъектов Федерации), образование семи федеральных округов и замена представителей президента в каждом из 89 субъектов Федерации семью полномочными представителями президента в каждом из созданных федеральных округов, а также законодательное оформление возможности смещения губернаторов в случае нарушения ими Конституции, и наконец – отмена выборности губернаторов.

Происходившие в России политические изменения опирались на прочный традиционно-исторический и естественно-географический фундамент. Фактически, Россия в своей истории не знала (за исключением коротких периодов) институтов широкой представительской демократии. Но существовали объективные факторы, которые подталкивали Россию к восстановлению централизованной системы управления. К этим факторам относятся огромная и разнородная с этнической и демографической точки зрения территория, низкая политическая культура населения, традиции самоуправства среди региональных элит, климатические, географические и транспортные проблемы, а также непрекращающееся геополитическое давление на Россию и серьезное возрастание военно-стратегических рисков и угроз после 1991 г. Таким образом, политика В.Путина отражала противоречивое переплетение субъективных и объективных факторов, подталкивавших его к проведению жесткой авторитарной или полуавторитарной политики внутри и вне страны.

Отношения между властью и бизнесом, доставшиеся Путину в наследство от Ельцина невозможно было назвать нормальными. Реальные рычаги управления государством находились в руках неформальных предпринимательских групп. Финансовые группы открыто боролись друг с другом за влияние на чиновников разного уровня. Министры, используя Думу, блокировали неугодные тем или иным бизнес-структурам законодательные инициативы правительства. «Коммерческие» утечки информации из Белого Дома, со Старой площади и из Кремля были нормой жизни.

То, что такая ситуация нуждалась в исправлении, понималось большинством представителей российской политической элиты и поддерживалось общественным мнением. Силовые действия в отношении олигархов были встречены обществом в целом с одобрением. Явные процедурные нарушения зачастую интерпретировались как «малое зло», почти неизбежное в борьбе еще слабой власти с мощными финансовыми группами, сопротивляющимися оздоровлению государственной машины. С 2000 до середины 2003 г. российские капиталы возвращались в страну. СМИ как институт публичной политической конкуренции и внешнего контроля за деятельностью федеральной власти был трансформирован в инструмент государственной политики.

Эпоха Б.Ельцина была связана с политическим доминированием т.н. либералов. Постепенно удельный вес и влияние либералов снижались. Идеологов во власти сменили прагматики (управленцы-профессионалы), но менее приверженные идеям либерализма и публичности. На смену прагматикам пришли также политические циники, видевшие в политической конкуренции использование административного ресурса. Приток во власть «циников» особенно усилился в период второго президентского срока Ельцина.

Параллельно со снижением влияния либералов во власть все больше приходили люди других идеологических убеждений: «государственники», националисты, социалисты, а также люди без идеологии – технократы, желающие просто эффективно служить власти, то есть обеспечивать проведение в жизнь поставленных руководством решений, не ограничивая себя в выборе средств рамками той или иной идеологии. В этих условиях приверженность либеральным представлениям, особенно в том, что касается политической конкуренции, все более и более становилось для федеральной элиты анахронизмом.

Большинство представителей путинской российской политической элиты искренне считали отсутствие конкурентов и концентрацию власти в одних руках главными условиями эффективности управления, то есть смотрели на государственную машину не глазами публичных политиков, а глазами администраторов. Практически все социологические исследования российского общественного мнения свидетельствовали о глубокой укорененности в сознании россиян авторитарного синдрома – веры в сильную государственную власть.

К началу второго срока президентского правления Путина в России на смену хаосу власти пришла система, внутри которой практически отсутствовали разделение властей и структура институциональных сдержек и противовесов. Главным, иерархически высшим звеном этой системы являлись президент и его администрация. Все остальные институты и ветви власти фактически были подчинены президентским структурам. Демократическая, то есть публичная и основанная на прозрачных правилах и процедурах политическая конкуренция внутри этой системы отсутствовала. Она сменилась скрытой («подковерной») борьбой различных групп властной элиты. При этом новая система федеральной власти крайне ослабила региональные элиты и вытеснила из политики большой бизнес.

В 2004 год Россия вступила как одна из наиболее быстро растущих стран мира. Главный итог первых четырех лет правления Путина в экономике состоял в макроэкономической стабилизации и осуществлении ряда институциональных реформ. Одним из важных достижений первого периода президентского правления В. Путина является обеспечение высокой степени политической стабильности. За это время оформился политический режим, нередко характеризующийся понятием «управляемой демократии».

С начала переходного периода Россия сталкивалась с неблагоприятными демографическими процессами, в частности, естественная убыль населения к середине 2003 г. составила около 8 млн. человек (5,4% от численности населения в 1989 г.). Поскольку в начале переходного периода границы стали открытыми, Россия (по зарегистрированным данным) потеряла еще 1,1 млн. человек, в основном выехавших в развитые страны. Однако эта эмиграция более чем компенсировалась притоком, по крайней мере, 6,7 млн. иммигрантов, в основном из стран бывшего СССР. Большую часть иммигрантов составляли люди с высоким уровнем образования. Численность населения России с 1993-го года неуклонно сокращается. Согласно данным ООН, этот процесс, видимо, и дальше продолжится со скоростью 0,6 процента в год. В результате к 2010-му году в России будут проживать не 144 миллиона человек, а примерно 137 миллионов.

Нефтяной фактор играл ключевую роль во многих событиях и решениях внутриполитической и внешнеполитической стратегии России. Это касалось внутриполитической борьбы В.Путина против олигархического капитала (дело ЮКОСа), умиротворения Чечни, политики на Кавказе и на Каспии, отношений в треугольнике Россия-Казахстан-США, возрастания экономической мощи РФ, рычагов давления на Европу и Украину, отношений в треугольнике РоссияЯпония-Китай, позиции России в отношении Ирака и ситуации на Ближнем Востоке и т.д.

Фактически, в 2001-2002 годах произошел перелом, и возникла ситуация, когда крупнейшие игроки мирового рынка приняли решение, что они не могут оставаться вне серьезных проектов в России. Это было важнейшим результатом того, что было сделано в предшествовавшие десять лет, при всех ошибках и проблемах. Они поняли, что Россия вместе с СНГ – динамично развивающийся регион мира, и если они хотят оставаться глобальными операторами, то они должны присутствовать здесь в этом регионе. Москва пыталась играть на этих настроениях.

Стратегия России на территории СНГ при Путине строилась на более эффективном и целенаправленном использовании мощи своих нефтегазовых компаний и транспортных преимуществах. Ведущие российские эксперты в сфере разработки транснациональных вопросов рекомендовали превратить долги стран Содружества в базу для транснациональной экспансии российского капитала в эти страны. Предлагалось брать за долги акции предприятий стран СНГ. Эта стратегия представлялась более прочной материальнотехнической базой для Содружества, чем межправительственные соглашения.

На международной арене Россия позиционировала себя как великую державу, наследницу прежней советской мощи.^[1] Действительно, благодаря своему стратегическому потенциалу и отчасти геополитическому положению Россия способна угрожать или хотя бы сдерживать такие геополитические центры силы как США, Европейский Союз и Китай. Но этот ресурс продолжал исчерпываться. Российское геополитическое влияние в мире во многом носило остаточный характер.

В начале правления В.Путина фактически существовали два различных и мало несовместимых внутри- и внешнеполитических курса, реализуемых одновременно. Они отражали существование и противоборство двух основных группировок в руководстве страны. К первой группировке относились те, кого в Москве называли «питерскими», а на Западе – т.н. «русофильской группой». Их поддерживали службы безопасности, министерства обороны и иностранных дел, а также многие чиновники среднего звена в военных, разведывательных и гражданских службах. Эта группа отражала широко распространенные настроения: недовольство низкими заработками в военных и разведывательных службах, а также в службах безопасности, а также недовольство по поводу краха советской империи и последующей слабости России. Все это порождало массовые националистические настроения.

Многие чиновники среднего звена были уверены, что российское богатство было разграблено т.н. олигархами. Слияние российских нефтяных компаний с западными фирмами считалось продолжением заговора: олигархи якобы перепродают российское благосостояние. Эта группа однозначно была настроена перераспределить в свою пользу российские богатства, присвоенные «олигархами» в 1990-х. В то же время эта группа намерена возродить «Великую Россию» – страну с сильной государственной властью.

Противостоящая ей в Кремле «проамериканская группа» (т.н. демократы ельцинского периода) состояла, в основном, из чиновников, которые пришли к власти еще до В.Путина. Но было бы неправильно полагать, что эта группа включала выступающих за свободный рынок демократов-идеалистов. Эта была разнородная группировка, влияние которой в 2003-04 гг. катастрофически упало. Она стремилась построить умеренно авторитарное государство с «контролируемой» демократией, умеренно либеральной рыночной экономикой, но с проамериканской и прозападной внешней политикой. Такая Россия могла бы быстро модернизироваться по западному образцу и в итоге – интегрироваться в Запад. Их сторонники в сфере бизнеса, например, нефтяной российский гигант ЮКОС, уже практически взят под контроль государством.

В 2004-05 гг. стало очевидным, что В.Путин, выступавший в качестве единственного арбитра, который мог изменить баланс в любое время, окончательно встал на позиции группы силовиков-государственников. Тем не менее, ради поддержания определенного уровня отношений с Западом, Путин был вынужден сдерживать масштабы деприватизации и наступления силовиков на олигархов.

Вне всякого сомнения, президент Владимир Путин пользовался огромной популярностью среди россиян. Его победа на выборах в марте 2004 г. была очевидной. Однако популярность Путина отличается от таково политиков в т.н. западных демократиях. Путинская харизма строится не на политике, она даже антиполитична по своей сути. Феномен Путина не стоит приписывать исключительно манипуляциям в российских СМИ. Причина успеха Путина объяснялась не тем, что Кремль контролировал СМИ, а тем, что они лишь отражали послание, которое хотело слышать большинство россиян, а также их настроения.^[2]

Путину во многом удалось расчистить политический ландшафт

страны, подчинить регионы; он привел региональные законодательства в соответствие с федеральным, взял под контроль Государственную думу и через механизм федеральных округов и отмену выборности губернаторов фактически поставил под контроль деятельность местных администраций. Беспрецедентная популярность Путина не имела ничего общего с манипуляциями общественным мнением, что встречается в западной политике. Она больше связана с игнорированием политики, чем с учетом реальных политических мнений россиян. Путин выражал интересы среднего россиянина как ни один другой современный российский лидер. Его считали и скромным, и решительным, и патриотичным. То есть, зачастую приписывают ему желаемые качества и политические действия, которых он мог и не совершать. Беспристрастный анализ деятельности В.Путина показывает, что он сам как политик является во многом плодом эпохи Ельцина. Путин решился начать демонтаж ельцинской системы (но в осторожной форме) только к концу первого срока. Причем это было сделано лишь под прямой угрозой со стороны решительного наступления «олигархов» во главе с М.Ходорковским.

Таким образом, В.Путин добился бесспорных внешнеполитических успехов. Он достиг нормализации и существенного расширения отношений России с Западом. Одновременно с этим Путин во главу угла своей внешней политики поставил сохранение Россией свободы рук на международной арене и во внутренней политике. Благодаря позитивной экономической динамике и погашению внешнего долга Москва выработала прочный иммунитет против критики со стороны западных стран, в том числе в отношении авторитарных тенденций внутри страны.^[3]

Став президентом России, В.Путин неизменно демонстрировал приверженность прагматизму во внешней политике. И на словах, и в делах он отказался от великодержавной риторики, очевидно, осознавая ограниченность возможностей России и необходимость сосредоточения ресурсов на решении внутренних задач модернизации страны. Рассуждения о многополярном мире сменились тезисом о многовекторности российской внешней политики, в котором одновременно уживаются и курс на «интеграцию» с Европой, и налаживание антитеррористического сотрудничества с США, и «стратегическое партнерство» с Китаем и Индией, и программа формирования единого экономического пространства со странами СНГ, особенно с Беларусью, Казахстаном и Украиной.^[4]

В то же время в линии президента России буквально с самого начала проявились нотки новой, деловой жесткости, неготовности идти на ненужные России компромиссы, на «сдачу позиций» в тех случаях, когда речь шла об отстаивании важных национальных интересов страны. Монополизация политической власти в РФ подвела западных политиков к выводу о том, что Россия не разделяет общих западных ценностей, и потому вряд ли может в обозримой перспективе стать действительно близким партнером Запада. Анализ внешнеполитической деятельности правительства Путина в 2000-2004 гг. позволяет сделать вывод, что она была направлена на решение трех основных задач.

Во-первых, в ней ясно прослеживалось стремление избежать сколько-нибудь серьезной конфронтации со странами Запада и, прежде всего – с США. Эта линия отражала понимание губительности такой конфронтации для России, понимание того простого обстоятельства, что в условиях противостояния с Западом любой проект модернизации России обречен на неудачу. Во-вторых, правительство Путина стремилось в максимальной степени избавить Россию, российскую экономическую и внутреннюю политику от внешнего влияния со стороны Запада, предпочитая все основные решения принимать самостоятельно. Наконец, в третьих, сверхзадача правительства Путина заключалась в том, чтобы добиться признания со стороны Запада формировавшегося в России нового политического режима, убедить западные страны не просто принять этот режим, но и оказать ему максимальную поддержку в достижении поставленных целей, в том числе путем поощрения притока прямых иностранных инвестиций в экономику России.

Характерной чертой путинской российской внешней политики являлось подчеркивание не только важности и необходимости широкого международного сотрудничества, но и акцент на сохранение Россией свободы действий на международной арене. Это предполагало возможность участия или неучастия России по собственному усмотрению в различных международных коалициях, но исключало любую форму интеграции России в многосторонние институты евроатлантической безопасности и сотрудничества. Исключение в Москве делали только в отношении наиболее престижных международных клубов великих держав, таких как «Большая восьмерка», а также в отношении основных многосторонних экономических организаций – ВТО и ОЭСР, но не безоговорочно.

Тезис о необходимости сохранения свободы рук во внешней политике в явной форме сформулирован в концепции развития отношений России с ЕС, принятой осенью 1999 г. и ставшей первым доктринальным внешнеполитическим документом, утвержденным В.Путиным. Он получил свое дальнейшее развитие в тезисе о «самодостаточности» России: в экономическом, научно-технологическом и военном плане, а также в постоянном подчеркивании заинтересованности Москвы в развитии только равноправного стратегического партнерства, будь то с США, с Европейским Союзом, НАТО или с другими крупными державами и региональными организациями.

У В.Путина для завершения его миссии по восстановлению сильного российского государства к осени 2004 г. были фактически развязаны руки: Евросоюз был не в состоянии оказать реальное политическое давление, а администрация Дж.Буша не стремилась это сделать, исходя из предвыборных и тактических соображений. Американские стратегические круги опасались, что российская элита поддержала решение Путина, поскольку оно соответствует ее основным интересам: восстановление статуса великой державы, господство над всей Россией (слом федерализма), а также над некоторыми бывшими советскими республиками.

Благодаря позитивной экономической динамике, росту бюджета и резервов ЦБ, а также погашению долгов Москва смогла не только избавиться от опеки МВФ и Всемирного Банка, но и свести к минимуму неблагоприятные для нее последствия критики западных стран в отношении противоречивых внутриполитических процессов в России: методов ведения второй чеченской войны, ослабления и постепенного вытеснения демократических институтов из политической жизни страны. За первые четыре года правления Путина Москва выработала прочный иммунитет против упреков в свой адрес и, по существу, обеспечила себе широкую «свободу рук» во внутренней политике. В то же время Путин не смог в период своего первого президентского правления решить третью задачу – обеспечить безоговорочное принятие и поддержку его нового политического режима со стороны западных стран.

Характерной особенностью внешнеполитического стиля В.Путина в период 2000-04 гг. является его периодические колебания между Европейским Союзом и Соединенными Штатами. С 2001 г. по мере того, как становилось очевидно, что диалог с ЕС по согласованным стратегическим направлениям продвигается очень медленно, а также после вступления Дж.Буша в должность президента США внимание и внешнеполитическая энергия Москвы переключились сначала на налаживание отношений с новым президентом США, а затем и на формирование нового «стратегического партнерства» с Америкой. Террористические акты 11 сентября 2001 г., формирование широкой антитеррористической коалиции с участием России, а также учреждение в мае 2002 г. нового Совета Россия-НАТО во многом способствовали повышению внимания Москвы если не к чисто американскому направлению ее политики, то во всяком случае к евро-атлантическому.^[5]

Москва в равной степени заинтересована в развитии интенсивного сотрудничества и со странами ЕС, и с США. Однако ее заинтересованность в таком сотрудничестве асимметрична. С Европой Россию связывают прежде всего тесные экономические отношения: после расширения ЕС на Европейский Союз приходится более половины внешнеторгового оборота России. В то же время все попытки последних лет наладить более тесное сотрудничество с ЕС в сфере международной безопасности оказались безуспешными; не в последнюю очередь в силу того обстоятельства, что Европейский Союз далек от того, чтобы стать значимым геополитическим актором на поле международной безопасности.

Тем не менее, политика Москвы была направлена на исключение серьезных противоречий с США и ведущими странами Европейского Союза. Эта политика была призвана обеспечить минимальные благоприятные внешние условия для реализации задач внутреннего развития страны. С приходом Путина на пост президента в 2000 г. проводимый им прагматический подход к внешней политике сказался и на политике России в СНГ. Ее основное внимание сосредоточилось на отношениях с Украиной, Беларусью, Казахстаном, а также на развитии ситуации на Южном Кавказе. Планы формирования ЕЭП лишь в том случае будут совместимыми с участием России во Всемирной торговой организации, если Беларусь, Украина и Казахстан вступят в ВТО одновременно с Россией.

По мнению российских стратегов (и по-видимому, самого В.Путина), экономическое возрождение России было невозможно без восстановления ее статуса великой державы. Расшифровка этого тезиса означала, что без объединения постсоветского пространства или его части (под российской эгидой, но на определенных условиях) ни Россия, ни другие страны СНГ не смогут создать эффективно действующую на мировой арене совместную экономическую систему. К этому их подталкивают географические и геополитические факторы, существующие экономические и транспортно-коммуникационные системы, исторические и культурные связи и т.д. Как были уверены в Москве, возрождение экономической и политической мощи России есть залог поступательного развития ее союзников по интеграционным образованиям, в том числе и Казахстана.

У России в реальности оставалось не так много рычагов политического и экономического влияния в СНГ. Помимо энергетического и транспортного рычагов одним из основных инструментов укрепления российского влияния и поддержания заинтересованности партнеров в сближении являлись такие интеграционные формирования как ЕврАзЭс и ЕЭП. Смена власти на Украине в 2004-5 гг. произвела шоковое впечатление на российский политический истеблишмент и внесла серьезные

коррективы в политику Москвы в СНГ. Политические изменения на Украине непосредственно затронули всю систему отношений внутри СНГ, поставили под сомнение последние интеграционные инициативы, в которых участвовал Казахстан (ЕЭП), оказали негативное влияние на военно-стратегические интересы России.

Фактически, вследствие провозглашенного Киевом курса на интеграцию в западные структуры создалось противоречие между этим курсом и обязательствами и связями Украины в рамках СНГ, ЕЭП и двусторонних отношений с Россией. До последнего времени стратегия Москвы строилась на том факте, что энергетическая и транспортная зависимость Украины (как и других участников ЕЭП) от России приведет к формированию единого политического и экономического блока под эгидой России. Позиция нового руководства Украины практически свела эту стратегию к нулю.

В 2003-04 гг. проявилась тенденция к укреплению позиций России в Центральной Азии. Москва диверсифицировала методы и сферы своего взаимодействия со странами региона, чередуя экономические, политические и интеграционные инструменты. Возвращение России в регион происходило по трем направлениям: 1) прямое базирование (Киргизстан и Таджикистан); 2) активизация усилий в рамках интеграционных образований и многосторонних организаций безопасности (ОДКБ, ШОС, ЕврАзЭС, ЕЭП); 3) развитие двусторонних связей (со всеми странами региона).

Но геополитическая ситуация на пространстве СНГ с конца 2003 г. начала радикально меняться. Процесс смены правящих элит в ряде стран Содружества стал принимать лавинообразный характер. Этот процесс сопровождается зачастую сменой внешнеполитических курсов и геополитических ориентаций этих государств. Данный процесс затрагивал, прежде всего, интересы России. Россия и ее президент В.Путин вынуждены вести сдержанную политику и фактически отказываются от серьезного вмешательства в происходящие события ради обеспечения стратегических интересов РФ. Эта политика «невмешательства» была обусловлена рядом субъективных и объективных факторов, связанных с внутренним положением страны, ее отношениями с Западом и т.д. После смены руководства на Украине в конце 2004 г. Москва временно взяла курс на проведение политики невмешательства, подтвердив его во время свержения режима А.Акаева в Киргизстане в марте 2005 г.^[6]Новый Евросоюз

В конце 1980 – начале 1990-х гг. Европа переживала бурные геополитические события: рухнули Варшавский договор, СЭВ, с карты континента исчезли ГДР, СССР, СФРЮ и ЧССР. Страны Центральной и Восточной Европы потянулись в сторону Евросоюза. В этот период в Брюсселе наметилась явная тенденция по превращению ЕС в новую геополитическую силу на международной арене.

Заявка на собственную самостоятельную роль Европы в замаскированной форме содержалась в Маастрихтском договоре от 1992 г.: здесь впервые была озвучена мысль о выработке Европейским Сообществом собственной внешней и военной политики. Но этот процесс занял почти все десятилетие, и только к 2000 г. на саммите в Ницце было принято решение о том, в какой форме ЕС должен проводить «общую европейскую внешнюю политику и политику в области безопасности». Под этой формулой скрывались претензии ЕС на роль самостоятельного геополитического игрока.

Этот процесс совпал с введением евро в 1999-2002 гг. Таким образом, на повестку дня был поставлен вопрос о создании в той или иной форме единого европейского государства. Управлять этим процессом взялись Германия и Франция. В 2001 г. Берлин устами Йошки Фишера впервые озвучил идею о превращении ЕС в федерацию.

Основное противоречие современной эпохи состояло в том, что ведущие державы Евросоюза, а это, прежде всего, Германия и Франция, не желали больше ассоциировать себя с «атлантическим выбором», т.е. мириться с доминированием Соединенных Штатов, в том числе в рам-

Захаров, 2008. – 256 с.; Примаков Е.М. Россия возвращается к положению великой державы // Международная жизнь (Москва). 2007. № 1-2. С.32-42; Примаков Е.М. Восстановление России в качестве державы мирового класса // Международная жизнь (Москва). 2008. № 1-2. С.48-51; Россия и мир. Новая эпоха. 12 лет, которые могут все изменить. Под ред. С.Караганова. – Москва: ACT, 2008. – 448 с.; Россия и мир в начале ХХI века: новые вызовы и новые возможности. Отв. ред. Н.А.Симония и др. – Москва: Наука, 2007. – 297 с.; Симонов К.В. Энергетическая сверхдержава. – Москва: Алгоритм, 2006. – 272 с.; Стратегический ответ России на вызовы нового века. Под общ. ред. Л.И. Абалкина. – Москва: Экзамен, 2004. – 608 с.; Шолль-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – Москва: Столица-принт, 2007. – 482 с.; Якунин В.И. и др. Энергетический вектор восточной геополитики России. – Москва: Экономика, 2006. – 136 с.; Якунин В.И. Геополитические вызовы России. Современное транспортное измерение. – Москва: Ленанд, 2007. – 81 с.

ках НАТО. Поэтому расширение ЕС являлось крайне противоречивым процессом. Страны-кандидаты явно не дотягивали и не дотягивают до уровня западно-европейских государств. Тем не менее, их принятие в состав ЕС было одобрено и произошло оно, во многом исходя не из экономических причин, а в первую очередь геополитических. Европейский Союз (т.е. геостратегический тандем Париж-Берлин) стремился не допустить доминирования США в Центральной и Восточной Европе (ЦВЕ) через институты НАТО, а привязать эти государства к Европе (Западной), к которой они в разные периоды принадлежали исторически и политически. Таким образом, в последние годы наблюдался своеобразный процесс соревнования между НАТО и ЕС: кто быстрее и более эффективно освоит восточное пространство.

1 мая 2004 г. в состав ЕС были приняты сразу 10 новых членов; в середине июня 2004 г. была одобрена Европейская конституция, а в конце июня состоялись выборы в Европейский парламент уже в условиях расширенного Евросоюза. Таким образом, ЕС продвинулся вперед в географическом смысле, легислативном и институциональном. Фактически, был сделан еще один, решающий шаг, в направлении превращения ЕС в единое государство. Расширение Евросоюза за исключением Мальты и Кипра носило ярко выраженный восточноевропейский характер и было продиктовано соображениями геополитического порядка. Фактически, Евросоюз позиционировал себя как геополитическое пространство, очертив свои пределы на востоке как окончательные.

Однако состояние Евросоюза было по-своему парадоксально: казалось бы, достигнуты почти все основные стратегические цели, поставленные в начале 1990-х гг.: Евросоюз раскинулся от Гибралтара до Немана, введена единая валюта, создается единая армия и проводится

общая внешняя политика, принимается конституция. Но новые члены ЕС стали проявлять недовольство, пытались проводить политику, противоречащую общей стратегической линии Евросоюза. Произошел раскол между «старыми» членами Евросоюза по основным вопросам стратегического планирования дальнейшего развития ЕС, нарастали экономические проблемы, недовольных стало все больше.

Начиная с 2000 г. Германия и вслед за ней Франция осмелились поставить прямой и ясный вопрос: что мы строим в объединенной Европе? Или это будет аморфный экономический союз, или полноценное политическое образование с четко сформулированными геополитическими целями, общими интересами и единым государственным механизмом. Практически, «старые» члены ЕС уклонились от дискуссии, предоставив Парижу и Берлину самим выстраивать модель будущего государственного устройства Евросоюза. И франко-германский тандем в полной мере воспользовался данной возможностью. В 2002 г. был создан специальный конвент во главе с бывшим французским президентом В.Жискар д’Эстеном. Проект, который разработал конвент, был построен прежде всего в интересах двух лидеров Евросоюза. Предлагалось, что решения можно будет принимать не единогласно, то есть упразднялось прежнее право вето. Вместо него должна была вводиться система двойного большинства: решение может быть принято, если за него проголосует не менее половины государств, в которых проживает не менее 60% населения ЕС.

На деле предложенная система давала бы скрытые, но вполне реальные преимущества «каролингскому ядру» Европы – Франции, Германии и странам Бенилюкса, которые всегда выступали единым фронтом. Совокупная численность населения этих стран (с привлечением «нейтралов») давало бы им реальное право вето. С другой стороны, такой порядок открывал бы неограниченное поле для различных тактических альянсов, чтобы пробивать нужны решения. Для этого Франции и Германии необходимо каждый раз добирать временных партнеров, которых должно быть 8 с населением 100 млн. чел. Против этого проекта выступила т.н. Ницская группа (или савойская), т.е. государства, которым было обещано на саммите ЕС в Ницце в 2001 г., что в расширенном Евросоюзе сохранится принцип консенсуса. Вокруг Франции и Германии сгруппировались сторонники мажоритарной системы. Таким странам как Испания, которая в силу исторических амбиций рассматривала себя в качестве великой европейской державы, и Польша, которой также двигали те же амбиции и исторические комплексы, удалось сорвать принятие конституции.

На Брюссельском саммите 2004 г. благодаря дипломатичной и гибкой позиции председателя ЕС Ирландии удалось достичь видимость компромисса: по новому плану, решение считается принятым, только если его поддерживают 55% членов ЕС, представляющих 65% населения единой Европы. Другим компромиссом последнего саммита стала численность Европейской комиссии. В прежней комиссии, которая была прообразом европейского правительства, каждая страна-участница делегировала своего представителя. То есть, четко соблюдался принцип единогласия. Новый проект предлагал стабилизировать численность комиссии на уровне «старых членов» – 15, а в дальнейшем обновлять ее путем ротации. Внешне складывающиеся механизмы ЕС выглядели демократичными, но на деле в них был скрыт тайный имперский механизм. Формула, на которой жестко настаивала Франция и которая гласила, что председателем Еврокомиссии не может быть политик, происходящий из страны, находящейся вне сферы евро и вне Шенгенского соглашения, означает в реальности новый раздел Европы на 12 государств «первого класса» и 13 стран «второго».

После принятия Евроконституции окончательно не возобладала ни одна из линий: из Евросоюза пока не удалось сделать единого государства (цель Франции и ФРГ), но удалось запустить механизм, пусть и половинчатый, принятия решений, обязательных для всех, даже несогласных с ними государств. То есть, сделать шаг в сторону отказа от национального суверенитета. В ЕС будет фактически три президента: глава совета министров, глава Еврокомиссии и глава Европейского парламента. Новым здесь будет то, что глава совета (сейчас этот пост в течение полугода занимает руководитель одной из стран-членов ЕС) станет должностью постоянной. Но полномочия президента будут ограничены. Этого человека по-прежнему нельзя будет сравнивать с президентами США, России или Франции. По европейской конституции, процедуры принятия законов фундаментально не будут меняться. Законы, как и раньше, б