Нарождающаяся супердержава

Современная геополитика строится с учетом беспрецедентного экономического роста КНР. По объему ВНП Китай, согласно прогнозам, обгонит Соединенные Штаты уже в первые десятилетия наступившего века. Экспорт «Большого Китая» (КНР, Гонконг, Тайвань) превзошел японский. Валютные резервы Китая (порядка 403,3 млрд. дол.) уступают в мире по этому показателю только Японии и Тайваню.

В первой половине XXI в. ожидается, что международное положение Китая будет характеризоваться заметным усилением в глобальной политике и безусловным доминированием в ряде регионов. В отношении Центральной Азии Китай уже в обозримом будущем сможет выступать в качестве полноценной геополитической силы наряду с США, ЕС и Россией.

К 2020 г., согласно американским прогнозам, Восточная Азия будет производить более 40% мирового валового продукта. По оценке разведывательного сообщества США, через два-три десятилетия Китай превзойдет США по объему валового продукта, достигнет значительных высот в военной технологии, обзаведется своей зоной влияния в наиболее динамично растущей зоне – Восточно-Азиатской, бросающей вызов экономико-геополитической гегемонии единственной сверхдержавы – США.

Новой экономической стратегии Китая, направленной на его превращение в частьглобальной экономики, соответствует и новый внешнеполитический курс. Его суть состоит в выстраивании партнерских стратегических отношений с США, как единственной сверхдержавой, и в повышении глобальной и региональной роли Китая при помощи механизмов многосторонней дипломатии.

Выступая за демократизацию международных отношений, Пекин фактически не предлагает какой-либо реальной модели мироустройства. В китайской официальной политике под «демократизацией и справедливостью» в международных отношениях понимается, вопервых, сохранение многообразия мира и множественности моделей развития стран. Во-вторых, решение политических проблем и проблем безопасности через консультации, без применения оружия и угрозы его применения. В-третьих, экономическое сотрудничество, совместное развитие и взаимное цивилизационное и культурное обогащение. Наконец, принцип, согласно которому «дела каждой страны решаются ее собственным народом», а «дела планеты – на основе равноправных консультаций всех стран». Все это вписывается в поддерживаемую и активно пропагандируемую Россией и Китаем концепцию «формирующейся многополярности», главная идея которой состоит в «сдерживании гегемонистских устремлений» США как главного потенциального противника Китая.

В рамках разрабатываемой глобальной стратегии Китай выработал соответствующие приоритеты. В первую очередь, обеспечение благоприятных международных условий для проведения китайских реформ и политики открытости, имея в виду поддержание мирных отношений с глобальными лидерами и нормализацию отношений с ближайшими соседями.

Перед новым руководством КНР во главе с Ху Цзиньтао стоят задачи явно и открыто «восстановить историческую справедливость и возродить величие Китая». При этом главные военно-политические задачи следующие: вернуть Тайвань в лоно родины; гарантировать суверенитет Китая над Тибетом и Синьцзяном (Восточным Туркестаном); перенести стратегические границы Китая за пределы национальной территории. Таким образом, внешняя политика КНР напрямую связана с внутриполитическим и экономическим развитием страны. Беспрецедентный экономический рост Китая будет стимулировать внешнеполитические и геополитические амбиции Пекина. Фактически, этот процесс уже начался.

В основе современных подходов китайских лидеров к определению внешнеполитических приоритетов лежит прагматичное и взвешенное отношение к глобализации. Китайский подход к глобализации основан на двойственном восприятии этого явления. С одной стороны, Китай старается использовать возможности глобализации в интересах реформ, а с другой – обезопаситься от ее угроз китайской экономике и социально-политической стабильности.^[1]

Нарастают дискуссии внутри китайской элиты между «либералами» – сторонниками глобализации китайской экономики и китайского общества – и «новыми левами». Либералы считают дальнейшее улучшение китайско-американских отношений главным условием адаптации Китая к требованиям глобализирующегося мира. Новые левые видят в глобализации уловку США по усилению своего влияния в мире и в Китае.

Одна из основных целей внешней политики КНР в ЮВА состояла в укреплении влияния Китая в этом регионе, прежде всего в зоне АСЕАН. При этом Пекин сочетает экономические инструменты с политическими. Это связано с радикальными геополитическими изменениями в регионе.

В начале 1990-х гг. здесь произошло резкое сокращение масштабов иностранного военного присутствия, был ликвидирован ряд военных баз, крупнейшие из которых американские – Кларк-Филд и Субик-Бей на Филиппинах. В этот период завершился в основных чертах процесс перехода от одной парадигмы развития международных отношений в Юго-Восточной Азии, в основе которой лежали принципы геополитики, к иной, в основе которой лежат принципы геоэкономики.^[2]

Китай эффективно использовал волну антиамериканских настроений, порожденных финансовым кризисом 1998 г. В то время как Вашингтон медлил, Пекин выделил 1 млрд. долл. на поддержку экономики стран региона в наиболее критический момент. Экономическая деятельность КНР в странах ЮВА в посткризисный период, по признанию самих представителей асеановских стран, во многом была направлена на то, чтобы в их коллективном сознании стать фактором экономической стабильности, склонить чашу весов при выборе между противостоянием в целях безопасности и экономическим сближением в пользу последнего. Кризис способствовал расширению влияния Китая в ЮВА.

При этом сами государства АСЕАН расчищают путь Китаю для установления своего экономического доминирования. Члены Ассоциации в ноябре 2001 г. подписали договор о создании в течение ближайших десяти лет зоны свободной торговли (ЗСТ) только с КНР. Одновременно Китай поспешил закрепить успехи на поприще экономики дипломатической деятельностью. В Пекине уловили раздражение, которое асеановцы испытывают по отношению к Соединенным Штатам, когда те манипулируют декларируемыми правами человека и принципами демократии, которые, как считают многие в ЮВА, для американцев являются ни чем иным, как средством для обеспечения своих экономических интересов, решения стратегических и геополитических задач.^[3]

Парадокс геополитической ситуации в ЮВА состоял в том, что если влияние США в регионе из-за их политики ослабнет, политический вакуум незамедлительно попытаются заполнить другие страны, в первую очередь Китай и Япония, что при наличии таких взрывоопасных точек в АТР, как острова Спратли, Корейский полуостров, Тайвань, может привести к нарушению военно-политического баланса в ЮВА.^[4]

Важнейшим элементом внешней политики КНР, роста ее геополитического влияния и даже экономического и технологического развития является военное строительство. В КНР рост расходов на оборону (7,9% – официально, 17% – по западным оценкам) превышает рост ВВП. Тенденция к наращиванию военных расходов прослеживается в Китае уже 15 лет, но в последние годы она приобрела более серьезные масштабы, особенно в контексте принятого в 1997 г. решения сократить к 2000 г. вооруженные силы КНР на полмиллиона – до 2,6 млн. чел. Китайские стратеги рассчитывают, что НОАК должна стать к 2050 г. одной их ведущих армий мира. Реформа НОАК подразумевает ее профессионализацию и модернизацию.

Приобретение Китаем российской авиации дальностью до 1600 км. дает в руки НОАК оружие стратегического характера. К 2010 г. Китай будет обладать летным парком свыше 1000 современных боевых самолетов, а также разнообразными моделями сопутствующей авиации – заправщиков, береговых патрульных самолетов и т.д. Таким образом, соотношение сил между КНР и Тайванем, между КНР и АСЕАН резко изменится в пользу Китая.

Российский экспорт вооружений и новейших технологий в Китай в существенной мере способствовал смещению военно-стратегического баланса в Азии и в целом в мире и может самым пагубным образом сказаться на собственной безопасности России, а также безопасности СНГ.^[5] Военная доктрина Китая предусматривает применение ядерных сил наряду с обычными. Возникает вероятность того, что Китай будет использовать угрозу применения ядерного оружия для достижения политических целей. Согласно китайским расчетам, устрашение угрозой применения ядерных сил должно отвратить США от военной интервенции в случае конфликта из-за Тайваня, в то время как превосходство в обычных силах Китая могло бы быть эффективно использовано для достижения военно-политических задач, прежде всего для присоединения Тайваня.

По мнению Американской академии военных наук, к 2020 г. всеобъемлющая общенациональная мощь Китая уже сможет в определенной мере быть сравнимой с американской и превзойдет любую другую в мире. Чтобы сохранить свою относительную энергетическую независимость, Китай будет упорно развивать военно-морской флот. Китайское строительство такого рода неизбежно обеспокоит такие морские страны, как Индонезия. Создается основа и арена военно-морской гонки XXI века.

В отличие от реформы сухопутных сил реформирование военноморского флота Китая имеет другую схему. В первый период (до 2020) предполагается развертывание военных судов, оснащенных ракетным оружием широкого радиуса действия и атомных подводных лодок с ядерным вооружением на борту как наступательных средств. На второй фазе (2021-2040) предполагается появление двух или трех авианосцев, что превратит китайский флот в крупнейшую силу в западной части Тихого океана. Начиная с 2050 г. Китай будет поддерживать свою военно-морскую мощь наравне с США.

К 2010 г. превосходство в районе Тайваньского залива перейдет от Тайбея к Пекину, что резко повысит риск военного решения тайваньской проблемы. В то же время, разрыв между военно-политическими амбициями Китая и его реальными возможностями может в перспективе увеличиться, так как армия и оборонная промышленность страны сталкиваются с все новыми проблемами, для преодоления которых Китай должен предпринять чрезвычайные усилия. Но соседние государства в качестве основы для своего долгосрочного планирования в сфере безопасности и укрепления обороноспособности вынуждены брать в расчет именно китайские амбиции, что способствует общей дестабилизации в Азии.

Следует обратить внимание на растущий дефицит энергоресурсов Китая.^[6] К 2010 г. половину своих потребностей в нефти Китай будет удовлетворять за счет импорта. По оценкам специалистов, ежегодная потребность экономики КНР в нефти к 2020 году вырастет с 200 до 400 млн. тонн, т.е. практически вдвое. Годовые темпы роста потребления сырой нефти в стране уже в течение десяти лет составляют 6% при менее чем двухпроцентном росте внутреннего производства. Серьезную обеспокоенность экспертов по обеспечению энергетической безопасности в Китае вызывает слабая диверсификация источников импорта нефти. Сегодня более 60% ввоза нефти обеспечиваются поставками из 5 стран Ближнего Востока и Африки. К 2010 г. доля этого региона может возрасти до 80%.^[7]

Риск разрастания конфликта на Ближнем Востоке заставил Пекин разработать антикризисные планы на случай резкого роста цен и прекращения поставок. С учетом вероятной перспективы нефтяной блокады Китая, в настоящее время Пекин активно наращивает свое присутствие в альтернативных Персидскому Заливу зонах нефтедобычи – в Африке и даже Латинской Америке. Кроме того, Китаем лоббируются маршруты транспортировки нефти из России и Казахстана.

Основой двухсторонних отношений между КНР и США по-прежнему является симбиоз «взаимных опасений» и «взаимной выгоды».^[8] Китай усматривает угрозу своим интересам в американском военном присутствии в АТР и в Центральной Азии, осуществляемом согласно представлениям Вашингтона о Китае как о главном в перспективе американском противнике в регионе. США видят в Китае своего нового, в скором будущем глобального, конкурента, наращивающего собственную военную и экономическую мощь в интересах, как считает ряд американских аналитиков и политиков, ослабления мировых позиций США.^[9] Вместе с тем, ни Китай, ни США не рассматривают в настоящее время друг друга в качестве источника прямой военной угрозы.^[10]

Европа намерена перехватить у США лидерство в торговле с Китаем. Пока американские политики и бизнесмены жалуются на конкуренцию со стороны дешевых товаров из Пекина, ЕС наращивает сотрудничество с Китаем в тех областях, куда Вашингтон вовсе не допускает китайские компании из соображений безопасности. Китайские ученые в 2003 г. участвовали в создании европейской системы спутниковой навигации «Галилео» – конкурента американской системы PS, разработанной Пентагоном. Несмотря на стремление играть большую роль в мировой политике, Евросоюз не считает Китай своим непосредственным конкурентом, и в своем недавнем докладе Еврокомиссия называет его «стратегическим партнером». Европа не меньше чем Америка хочет, чтобы китайское общество стало более открытым и демократическим, но поводов для прямых конфликтов с Пекином у Брюсселя меньше, чем у Вашингтона.

Направление, рассматриваемое в Пекине, как внутриполитическое дело КНР, это отношения Пекина с Гонконгом, Сингапуром и Тайванем. Вопрос о присоединении исторически единых территориальных единиц уже длительное время обсуждается не только в АТР, но и во всем мире.^[11] Это направление внешней политики КНР имеет геополитическое значение для Пекина. Если произойдет слияние, то Пекин не только станет финансовым и экономическим лидером в регионе, но и геополитически начнет доминировать над всеми государствами АТР. Фактически Пекину становятся подконтрольными морское и воздушное пространство в Восточно-Китайском море. Это создаст прямую угрозу

интересам США и Японии.^[12]

В условиях американо-тайваньского военного союза (действовал до 1979 г.) сдерживание младшего союзника достигалось путем получения гарантий с его стороны о том, что он не начнет боевых действий без предварительных консультаций с США. В новых обстоятельствах, особенно с учетом демократизации политической жизни на острове, именно стратегическая неопределенность призвана служить сдерживающим фактором для Тайваня, так как характер формулировок Закона об отношениях с Тайванем дает Вашингтону свободу их интерпретации и возможность выбора, вступать или нет в военный конфликт, спровоцированный Тайбэем. Таким образом, более-менее ясно, что Америка придет на помощь Тайваню только в том случае, если нападение Китая будет неспровоцированным (что, в частности, наглядно продемонстрировал кризис в Тайваньском проливе в 1995-1996 гг., когда США направили к острову две авианосные группировки).

Пекин был готов к «позитивному» и «негативному» вариантам будущего развития событий вокруг Тайваня, который Пекин считает провинцией КНР. Позитивный вариант предполагал бы отказ США (и Японии) в поддержке стремления Тайваня к независимости, что облегчает сближение Пекина с Тайбэем. В этом случае новая стратегическая система в Восточной Азии не зависела бы от мощи США, их военного присутствия в Азии. «Негативный» вариант предполагает провозглашение Тайванем независимости от континентального Китая. В этом случае КНР готова увеличить свои военные усилия, более наступательно противостоять США в восточноазиатском регионе.

Кроме исторических и политических аспектов тайваньского вопроса, у последнего имеется также важный стратегический контекст. Япония, Тайвань и Филиппины образуют островную цепь вдоль восточного побережья Китая, которая служит естественным барьером для его выхода в Тихий океан. До тех пор, пока один из элементов этой островной цепи не перейдет под контроль Китая, он не сможет стать великой морской державой, проецировать свое влияние на дальние рубежи и надежно обеспечить свою безопасность. Таким образом, присоединение Тайваня, восточное побережье которого предоставляет удобный глубоководный выход в Тихий океан, позволит КНР прорвать данный барьер.

Китай последовательно укрепляет свои позиции в Азии, претендуя на роль регионального лидера. Пекин в последнее время упрочил отношения с Южной Кореей, став в 2002 г. главным потребителем ее экспортной продукции. Со странами АСЕАН, – законсервировав ситуацию вокруг спорных островов Южно-Китайского моря и наметив планы создания зоны свободной торговли (ЗСТ) в формате «АСЕАН – Китай». Китай также смягчил отношения с Индией. В развиваемой на этой основе инициативной азиатской стратегии Китай делает ставку на экономические факторы. Пекин проявляет интерес к японо-южнокорейским переговорам по созданию зоны свободной торговли и готов стать участником трехсторонней ЗСТ в Северо-восточной Азии (СВА). Близкие к новому руководству страны китайские аналитики разрабатывают концепции единого экономического пространства в СВА, валютного союза в Восточной Азии с участием Китая, Японии, Южной Кореи и стран АСЕАН, формирования в перспективе некоего регионального объединения наподобие Евросоюза. Китай активно работает на региональных форумах АТЭС, АСЕМ, в форматах АСЕАН плюс три (Япония, Китай, Южная Корея), АСЕАН плюс Китай.

Усиление геополитических амбиций Китая связано также во многом с культурно-цивилизационным фактором. Китайская традиция относит к китайской цивилизации не только собственно континентальный Китай, но и территорию, значительно превосходящую собственно КНР. Прежде всего, это китайское население Тайваня и Сингапура, китайские анклавы в Таиланде, Малайзии, Индонезии и на Филиппинах; некитайские меньшинства Синьцзяна и Тибета; и даже «конфуцианские родственники» – корейцы и вьетнамцы.

Китай получает весомую экономическую и политическую поддержку со стороны богатых и влиятельных диаспор в Сингапуре, Бангкоке, Куала-Лумпур, Маниле, Джакарте. Конфуцианский мир Китая и китайских общин в окрестных странах обнаружил потенциал взаимосближения. Общие активы 500 самых больших принадлежащих китайцам компаний в ЮВА – 540 млрд. долл. Китайцы составляют 10% населения Таиланда и контролируют половину его ВВП; составляя треть населения Малайзии, китайцы-хуацяо владеют на 80% экономикой

страны; в Индонезии китайская община не превышает 3% населения, но контролирует 70% экономики. На Филиппинах китайцев не более 1%, и на них же приходится не менее 35% промышленного производства страны.

Политику Китая в отношении АТР можно охарактеризовать как «наступательную». В условиях стагнации экономики Японии и падения дипломатической активности Токио Китай взял курс на осторожное и постепенное, сопровождающееся накапливанием экономической мощи, превращение в регионального экономического лидера.

Наиболее приоритетным для Пекина является северо-восточное направление, это зона жизненно важных интересов Китая. В СВА, помимо Китая, вплетены национальные интересы многих стран, включая США, Японию, Южную Корею и Россию. И в этом случае одна из задач Пекина – ослабление, а впоследствии и разрушение партнерства США и Японии.^[13]

Китай заинтересован в закреплении и расширении своего влияния. И в этом направлении ему крайне необходимо занять лидирующую позицию в процессе объединения Кореи. При благополучном исходе дела Пекин получает неоспоримое преимущество в регионе. С другой стороны объединение Кореи будет способствовать появлению в регионе нового геополитического игрока, способного противостоять Японии.

Тем самым Китай достигает трех целей: закрепляет за собой лидирующую позицию в регионе; создает условия для ограничения внешнеполитического влияния Японии в регионе; формирует предпосылки для распада военно-политического блока Вашингтон – Токио. Не исключено, что основной целью для Пекина будет являться не только ослабление данного блока, но и вытеснение из региона США. Этот процесс может занять значительное количество времени, но, судя по тем внешнеполитическим шагам, которые предпринимает Пекин, временные рамки для него не являются значимым фактором.^[14]

Несмотря на то, что в экономическом плане взаимосвязь КНР и Японии постоянно растет, противоречия между ними проявляются по целому ряду вопросов – от территориальных споров и борьбы за природные ресурсы до своего рода гонки вооружений. Правительства двух стран ведут все более ожесточенный спор из-за группы островов, расположенных на полпути между Окинавой и Тайванем (Сенкаку или Дяоюйдао). Хотя острова находятся под контролем Японии уже более ста лет, Китай по-прежнему претендует на владение ими. Кроме того, обе страны борются за доступ к гигантским нефтяным ресурсам Сибири. Пекин хочет, чтобы Россия построила трубопровод стоимостью в 3 миллиарда долларов до китайского города Дацин, а Япония предлагает профинансировать прокладку нефтепровода стоимостью в 7 миллиардов долларов до порта на Японском море.

Соперничество между Токио и Пекин гарантирует, что американское присутствие в регионе по-прежнему будет необходимо в качестве важной стабилизирующей силы. Но Соединенные Штаты не могут позволить, чтобы в тот момент, когда их собственные силы настолько напряжены, две крупнейшие восточноазиатские державы вступили в конфронтацию.

Новая активно-наступательная внешнеполитическая стратегия

КНР проявляется в отношении Монголии. Концепция «Монголия – потерянная территория Китая» о непризнании монгольской независимости всегда тайно или явно выступала существенным фактором в монголо-китайских отношениях. Сегодня Монголия, как и остальные тринадцать стран, с которыми у Китая есть сухопутная граница, относятся к нему как к крупнейшему иностранному инвестору и главному торговому партнеру. Монголия быстро становится для Китая примерно тем же, чем является Канада для Америки – северной ресурсной базой.^[15]

С середины 1950-х гг. – Пакистан и Китай связывают тесные отношения военно-стратегического партнерства, базирующегося на взаимной враждебности к Индии. Пекин всегда оказывал политическую, материальную и военно-техническую помощь Исламабаду в его конфронтации с Дели. Без помощи Китая (и его младшего партнера КНДР) Пакистан не смог бы реализовать свою ракетно-ядерную программу. Кроме того, Пакистан и КНР сообща выступали против СССР в Афганистане.

Однако, в последнее десятилетие наметились изменения в отношениях двух стран. Своей поддержкой «Талибана», который в свою очередь поощрял уйгурско-мусульманский сепаратизм в СУАР, Исламабад заметно испортил отношения с Пекином. Китай также настораживают слишком тесные связи Пакистана с США, сложившиеся после антитеррористической операции 2001 г.^[16]

Состояние дел в Азии выходит за рамки «двустороннего измерения» (между КНР и Индией), представляя собой «трехмерную комбинацию». Третьей стороной здесь стабильно выступает Пакистан, давний и постоянный союзник Китая. Он противостоит Индии в перманентном конфликте из-за Кашмира. Мирного решения этого спора в обозримом будущем не предвидится. Пессимистически оцениваются перспективы урегулирования кашмирской проблемы и китайской стороной. Пекин призывает их к примирению, но не отказывается считать Пакистан своим союзником.

На современном этапе в политике КНР еще очень велика инерция рассматривать Исламабад как традиционного союзника. В подходе к межгосударственным связям в Южной Азии просматривается вполне определенный крен со стороны КНР в сторону Пакистана. Участие КНР в наращивании военного потенциала Пакистана – предмет неизменной озабоченности Индии, вопрос, негативно влияющий на динамику взаимоотношений Индии и КНР. Таким образом, политика Пекина в отношении Исламабада и в целом китайско-пакистанские отношения базируются на том, что Китай верит, что Пакистан имеет необходимое влияние, чтобы нейтрализовать исламские сепаратистские движения в пределах Китая, в то время как Индию рассматривает в качестве стратегического соперника, а Пакистан – в качестве естественного противовеса.

Кашмир был также отнесен к «горячим точкам в мире» на китайской периферии (наряду с Афганистаном, Корейским полуостровом, островами в Южно-Китайском море и Тайванским проливом), тесно связанным с безопасностью Китая.

Индия является страной, по многим параметрам совпадающей с Китаем. Здесь и членство в ядерном клубе, и значительное количество населения и развитые отрасли промышленности, и наличие общих интересов по многим вопросам. Но уже длительное время между Индией и Китаем существует дипломатическая поляризация в вопросе о ситуации вокруг Тибета; существует болезненный территориальный и пограничный вопрос, а также проблема китайско-пакистанского

военно-стратегического союза.^[17]

Индийские ядерные испытания в мае 1998 г. вызвали сбой в процессе нормализации китайско-индийских отношений. Пекин не замедлил отреагировать на эти испытания. Китай заявил, что серьезно озабочен испытаниями, которые пагубны для мира и стабильности в регионе Южной Азии. На вторые по счету ядерные взрывы Индии реакция Пекина была еще более жесткой. В 1999-2002 гг. двусторонние отношения несколько стабилизировались. С 2003 г. китайско-индийские отношения стали демонстрировать существенные признаки улучшения. Укрепление индийско-американских связей вызывает настороженность в политических кругах КНР. Индия должна брать во внимание озабоченность Китая своей безопасностью, согласно принципу «чувствительности к беспокойству друг друга». Параллельно Китай стремится наращивать экономическое сотрудничество с Индией и призывает Дели найти пути увеличения вложений в Китай и повысить объем взаимной торговли.

По мере своего экономического подъема Китай будет стремиться создать свой порядок в Азии, в том числе в Индостане. Индии Пекин готовит роль «младшего партнера». Если Индия не пожелает стать таковым, в возникающем мировом порядке, произойдет дальнейшее расширение китайско-индийского соперничества в первой половине нового столетия. В качестве противовеса Китаю Индия может противопоставить только собственный экономический рост, а также участие в геополитических, геоэкономических и военно-стратегических союзах с Россией и США.

После 11 сентября 2001 г. в Китае произошла серьезная переоценка международной обстановки, ситуации в Центральной Азии и Афганистане. Главный вывод, который сделали пекинские аналитики, заключался в том, что в мировых делах произошел серьезный сдвиг, закончился постбиполярный мир, произошла разбалансировка всей системы международных отношений, начался передел сфер влияния, первой ареной которого стал Афганистан. Эта переломная ситуация одновременно открывала новые возможности для Китая и несла ему новые угрозы. Задача Пекина заключалась, таким образом, в использовании возможностей и минимизации рисков.

В то же время в китайских «мозговых центрах» пришли к выводу, что в конечном итоге все действия Вашингтона и его союзников направлены на то, чтобы окружить Китай (единственную силу, способную в обозримом будущем бросить вызов США) со всех сторон и ослабить его изнутри. С точки зрения данной теории, выход США из Договора по ПРО, начало работ по созданию Национальной противоракетной обороны (НПРО) и ПРО ТВД в Азии, кампания по борьбе с терроризмом, операция в Афганистане, война в Ираке, морально-политическая и военная поддержка Вашингтоном Тайваня, обострение ситуации на Корейском полуострове – звенья одной цепи. В этой ситуации Китай вынужден искать пути нейтрализации «антипекинских усилий США» и усиления собственного, прежде всего экономического присутствия в ключевых регионах, расположенных по периметру китайских границ. Это касается Афганистана, Пакистана и Центральной Азии.

Начиная с осени 2001 г., в китайский внешнеполитический курс были внесены существенные коррективы. Прежде всего, Китай осудил теракты 11 сентября и развернул сотрудничество с США в борьбе с терроризмом. Не ослабляя своего партнерства с Пакистаном, Пекин взял курс на постепенную нормализацию отношений с Индией и стал проводить более взвешенную политику в Южной Азии. Одновременно Китай активизировал усилия по организационному оформлению ШОС, повысил внимание к отношениям с государствами Центральной Азии, предпринимая энергичные попытки добиться подключения к ближневосточному урегулированию. Очевидные подвижки обозначились и на западном направлении. Были установлены рабочие контакты между КНР и НАТО. В июне 2003 г. председатель КНР впервые принял участие в мероприятиях, приуроченных к саммиту «Большой восьмерки» в Эвиане.

Согласно официальной доктрине, внешняя политика КНР, особенно новая внешнеполитическая концепция «мирного возрождения Китая», являются политической основой китайско-российских отношений. Китай возлагает большую надежду на стратегические партнерские отношения между двумя странами. Китай прилагает и будет прилагать все свои силы для углубления всестороннего сотрудничества с Россией. По своей значи-

мости для Пекина китайско-российские взаимоотношения уступают только китайско-американским.^* Россия действительно занимает важное место в китайской внешнеполитической стратегии на краткосрочную и средне-

^* Солодовник С. Китай в Евразии // Время. 2002. №6. С.6.

срочную перспективу.^* Китай видит в России и шире в пост-советском пространстве – источник энергетических и других видов ресурсов, а также объект для будущей демографической и экономической экспансии.

Китай в своей российской политике преследует следующие цели: добиться реализации трубопроводного проекта из Восточной Сибири к своему тихоокеанскому побережью, обеспечить себе доступ к Японскому морю через территорию РФ, интенсифицировать трансграничную торговлю на выгодных для себя условиях (бартер, неконтролируемый бестаможенный импорт ресурсов), обеспечить расширение китайской торговли и китайского экономического присутствия во внутренних районах России, добиться политического решения вопроса об экспорте китайских трудовых ресурсов в РФ, добиться новых территориальных уступок от России, начать демографическую экспансию, усилить свое влияние в ШОС, постепенно вытеснять Москву от решения проблем в Центральной Азии, использовать российский фактор в своих отношениях с США.

Россия в своей китайской политике стремится: перевести торговые отношения из бартерной плоскости в валютно-финансовую, привлечь китайские инвестиции в освоение ресурсов Дальнего Востока и Сибири, минимизировать риск демографической экспансии, получить гарантии для совместных энергетических и трубопроводных проектов, сохранить Китай как важный рынок для экспорта вооружений, на равных с Пекином участвовать в решении политических проблем в Северо-восточной Азии, не допустить доминирования КНР в ШОС и в Центральной Азии, использовать Пекин в качестве противовеса Соединенным Штатам.^*

Главная проблема заключалась в том, что Россия и Китай долгое время не могли освободиться от попыток извлечь выгоду из противоречий, которые другая сторона имеет с США.^* Долгое время Москве и Пекину не удавалось выстроить новые российско-китайские отношения в контексте улучшения контактов обеих сторон – и РФ, и КНР – с США. Более того, сближение России и США создало трения в отношениях России с Китаем по целому ряду вопросов.

^* Wacker. Chinesich-russische Beziehugen unter Putin. – Berlin: SWP/DIIPS, 2002 (SWP-Studie. S-19). – 40 S.

^** Merry E.W. Russia and China in Asia: Changing reat Power Roles. – Washington, DC: American Foreign Policy Council, 2002. – IX+61 pp.

^*** See: Carpenter T… Managing the US-China-Russia Triangle //Heartland. 2002. No2, pp.141-148.

По мнению китаеведов, после лишения Советского Союза в 1960-х годах статуса «старшего брата» в глазах китайцев России отведена роль «старшей сестры». Этот статус, по китайской традиции, безусловно, ниже прежнего статуса и не предполагает «управляющего» авторитета и соответствует в целом пассивной роли. Это означает, что в перспективе Китай будет стремиться, опираясь на свою растущую экономическую и политическую мощь, навязать России роль младшего партнера.

По общей оценке аналитиков Китай станет ведущей державой XXI века. Эта оценка была подтверждена и на форуме в Давосе в 2003 году. В пользу этой оценки говорит и то обстоятельство, что прямые иностранные инвестиции в китайскую экономику непрерывно растут; в Китай пришли почти все крупнейшие транснациональные компании, основали здесь свои филиалы, приобретая национальные предприятия и создавая дистрибутивные сети и научно-исследовательские центры. Доля суммарной национальной мощи Китая в мире возросла с 4,736% в 1980 году до 7,782% в 1998 году, в результате чего Китай быстро выдвигается на второе место в мире, а отставание от США уменьшилось с пятикратного до трехкратного. Сегодня Китай занимает шестое место в мире по величине ВВП, который достигает 1,4 трлн. долларов. По абсолютным объемам ВВП, по расчетам китайских экономистов, в 2005 году Китай должен обойти Францию, в 2010 году – Великобританию, а в 2050 году – Японию, вплотную приблизившись к США

Рост китайской экономики во внешнеэкономическом аспекте отражает перестройку мирового и регионального распределения труда, при котором КНР становится всемирной базой конечной сборки и производства, а другие восточноазиатские экономики занимают места поставщиков ключевых узлов и компонентов. Китай из «регионального игрока» постепенно превращается в важный глобальный фактор международных отношений. Его отношения с США, Европой и Россией будут строиться вокруг проблем глобальной и региональной безопасности.

Новое китайское руководство уже не имеет той личной привязанности к России, которая была у поколения Цзян Цзэминя, но еще не представляет и то поколение китайцев, которое получает образование в США и Европе. Политику Ху Цзиньтао и его сторонников будет отличать прагматизм, национализм, – однако не в смысле закрытости от внешнего мира, а в смысле стремления играть свою роль и иметь свое слово в формировании новой мировой системы безопасности и сотрудничества. Симптоматично, что новое руководство КНР уже открыто начинает говорить о своей стране как о «нарождающейся супердержаве, которая обязана чувствовать свою ответственность и на равных участвовать в принятии решений на глобальном уровне.

В настоящее время Пекином проводится политика по выстраиванию новой линии в отношениях с США, которые рассматривают нынешнее китайское руководство в качестве главного партнера/соперника на мировой арене. Параллельно происходит налаживание Китаем, начиная с 2003 г., политического и финансового диалога с «Большой восьмеркой».

Одновременно идет усиление активности КНР в региональных политических форумах. Пекин различает те, в которых он может играть все более активную, но не ведущую роль, такие как региональный форум АСЕАН по проблемам безопасности (АРФ) и Форум Азия – Европа (АСЕМ), и те, где его роль может быть главной или второй по значимости после очевидного лидера. Это ШОС, в работе которой Китай является фактическим локомотивом, а также шестисторонняя встреча по Корее, вряд ли возможная без постоянного давления Пекина на Пхеньян. При этом Китай, следуя своей традиционной тактике «осторожности и постепенности», пока не заявляет о стремлении к лидерству в этих форматах, оставляя ведущие позиции в первом случае Москве, а во втором – Вашингтону.

В ближайшем будущем Китай будет стремиться активизировать региональное экономическое сотрудничество, во-первых, в двусторонних форматах с США, Японией и Южной Кореей, во-вторых, в рамках трехстороннего сотрудничества в СВА – с Японией и Южной Кореей, где в отличие от военно-политической сферы Китай видит возможность выстраивания интеграционных схем и без участия США, и, в-третьих, в форматах «АСЕАН плюс Китай» и «АСЕАН плюс три».^[18]