Феномен авторитаризма

Вторая половина ХХ-го столетия вполне может считаться «эпохой авторитаризма». Именно авторитарная форма правления была наиболее распространенной среди политических режимов этого времени – по крайней мере, в неевропейской части мира. Более того, несмотря на рекламируемое Западом «наступление волн демократии» в 198090-е годы, авторитарные формы правления успешно конкурировали с либерально-демократическими моделями при решении конкретных историко-политических задач, возникающих перед тем или иным обществом.

Следует отметить, что авторитаризм как политическая модель не является чем-то раз и навсегда данным, статичным и застывшим. В зависимости от исторических условий, международной и геополитической обстановки, культурно-цивилизационного фундамента и конкретных политических целей авторитарные модели могут видоизменяться, причем весьма существенно, адаптируя и приспосабливая под свои нужды другие формы политического управления, эволюционируя и развиваясь. Более того, проблема авторитаризма остается актуальной для политической повестки дня и в XXI веке.

В целом, перед всеми видами авторитарных режимов стояли вполне общеисторические цели и конкретно-политические задачи, причем первые были тесно связаны с решением вторых, а те в свою очередь – вытекали из достижения первых. К ним относятся такие как консолидация национальных элит; стабилизация общества в условиях транзитного периода; проведение на этой основе необходимых экономических реформ; попутное решение насущных социальных проблем; обеспечение экономического роста; обеспечение внутренней и внешней безопасности государства в переходный период; завершение транзита и процесса строительства государства-нации; создание благоприятных международных условий для достижения поставленных целей; формирование фундамента для перехода в будущем к более гибким формам управления.

История ХХ века предлагает для изучения несколько видов авторитаризма. Наиболее распространенной для первой половины ХХ в. была крайняя фашистско-авторитарная модель, которую относят к авторитаризму условно, учитывая некоторые внутриполитические зада чи, которые фашизм решал параллельно с другими – международными, экономическими и геополитическими.

Можно насчитать не меньше полутора-двух десятков различных характеристик авторитаризма. Кроме классических форм авторитаризма (деспотия, тирания, абсолютизм), называют такие авторитаризмы, как тоталитарный, диктаторский, военный (армейский), харизматический (вождистский), монопартийный, многопартийный, конституционный, парламентский, просвещенный, либеральный, западнический, элитарный, технократический, демократический, жесткий, мягкий. В Республике Корея до политических реформ говорили о своем авторитаризме как о «диктатуре развития», или «авторитаризме развития». Есть, очевидно, также авторитаризм необходимый (как в час национальных бедствий). Видимо, бывают виды авторитаризма частичные, существующие в сочетании с другими политическими формами. В каких-то сочетаниях возможны, варианты частичного авторитаризма с частичной демократией («сильное правительство», «сильная исполнительная власть», «сильное государство»).

Кроме того, наблюдается такая форма авторитаризма, которую можно назвать (или описать) как «промежуточную», «переходную», «временную» или «ситуационную». Идея здесь черпается из политической потребности и состоит в том, что в определенных исторических (политических) условиях внутреннего или внешнего напряжения в государстве как ответ на необходимость стабилизации обстановки происходит резкое усиление централизма, центральной, главным образом исполнительной, власти и всех ее учреждений по горизонтали и вертикали, поскольку именно исполнительная власть имеет в своих руках практические рычаги обеспечения внутренней стабильности.

История Латинской Америки характеризуется генерированием разнообразных диктаторских и полудиктаторских форм правления, единоличных (популистских) и коллективных (военные хунты), левых и правых. Большинство из них опирались на армию как на единственный институт, гарантирующий относительную социальную стабильность. Исходя из этого, эти режимы можно охарактеризовать как военно-авторитарные. К латиноамериканской модели примыкает пример таких стран как Пакистан и Турция (на определенных этапах развития). В целом эту форму правления характеризуют также как милитократия.

Для Африки, несмотря на обилие военных переворотов в ХХ в., в большей степени характерны режимы архаично-авторитарные, опирающиеся на племенные отношения и традиционные архаичные общественные институты.

Регион Ближнего и Среднего Востока, т.е. мусульманский мир, предлагает для анализа две основные модели. Одна выросла из т.н. арабского социализма (Египет, Сирия, Ливия, Ирак, НДРЙ и др.) и являлась смешанной формой военно-авторитарной и тоталитарной форм правления. В настоящий момент эта модель сходит с исторической арены. Другая модель выстраивалась на фундаменте традиционного исламского общества в странах с монархической формой правления. Поэтому эту форму можно охарактеризовать как монархический авторитаризм. Ярким примером был шахский Иран, где, однако, делалась попытка (впоследствии неудачная) модернизации не по восточной, а западной парадигме. Альтернативой была более успешная модель монархического авторитаризма в таких государствах как Саудовская Аравия, Иордания, Марокко, Кувейт, ОАЭ (редкий случай коллективной формы авторитаризма).

Наиболее законченную форму авторитаризма демонстрировали во второй половине ХХ столетия государства АТР и ЮВА, которые доказали прежде всего историко-экономическую состоятельность авторитарной модели управления обществом на определенных этапах исторического развития. Собственно говоря, пример таких стран как Япония (до определенного времени), Южная Корея, Тайвань, Малайзия, Сингапур и ряд других, менее успешных показывает, что авторитаризм может быть эффективной системой, встроенной в определенный исторический контекст для выполнения конкретных задач. Эту форму (со всеми ее модификациями – государственный капитализм в Корее, бюрократический капитализм в Индонезии и т.д.) можно охарактеризовать как экономический авторитаризм. Необходимо обратить внимание, что данная и наиболее эффективная модель авторитаризма развилась благодаря благоприятной международной и геополитической обстановке (противостояние Запад-Восток), а также собственному мощному культурно-цивилизационному фундаменту.

Примером установления в 1970-х гг. «конституционного авторитаризма» служит и ряд других военно-бюрократических режимов в азиатском регионе (Таиланд, Пакистан). Военная верхушка, несмотря на различные маневры и прикрытия в виде организации выборов и передачи власти гражданским лицам, играет здесь решающую роль в общественной жизни и осуществлении политической власти. В Мьянме (Бирме), которая еще в 1962 г. провозгласила программу социалистической ориентации, в 1988 г. был установлен военный режим, а в 1994 г. была принята новая Конституция. Значительная часть парламента назначается, реально в стране продолжается правление военных.

И наконец, крушение Советского Союза вызвало к жизни появление новой формы, которую условно можно назвать постсоветским авторитаризмом. Это по-своему совершенно уникальная и гибкая модель, поскольку в каждой республике бывшего СССР она принимает свои специфические черты. На территории бывшего Советского Союза мы наблюдаем разнообразную картину различных форм и моделей управления: от путинского «просвещенного авторитаризма» до туркменского «тоталитарного авторитаризма». Однако, несмотря на внешние отличия, всех их объединяет одна историческая задача: обеспечить более или менее плавный и стабильный переход от советской политической и экономической модели к более гибким и эффективным формам существования. При этом одновременно решается другая и самая важная историческая задача – формирование на обломках советских республик новых наций, т.н. государств-наций.

Еще один фактор является общим для постсоветского авторитаризма. Это уникальная гомогенно-политическая общность лидеров этих новых государств, которые располагают идентичным политико-административным, экономическим и мировоззренческим опытом. Это был колоссальный политический ресурс, которым не все лидеры смогли или захотели воспользоваться в полной мере.

Уже сегодня очевидно, что не все постсоветские республики смогут справиться с этой исторической задачей. Так, сошли с дистанции (уже во второй раз) прибалтийские нации: фактически их развитие по пути к построению государств-наций прервано интеграцией в Евросоюз. Серьезные сбои произошли в таких республиках как Таджикистан, Грузия, Киргизия и в некоторой степени на Украине. Успешное развитие демонстрирует Казахстан, умело сочетая авторитарные методы с парламентско-демократическими в политике, а в экономике – рыночные с государственными методами управления. Однако, на этом пути Казахстан, как и другие постсоветские государства, ждут свои вызовы и риски.

Исторически государственно-политическая картина стран ЮВА по своей структуре выглядит довольно разнообразно. Из 10 стран региона 6 являются республиками: Индонезия, Филиппины, Сингапур, Бирма (Мьянма), Вьетнам, Лаос, 4 – монархиями: Таиланд, Малайзия, Бруней, Камбоджа. Четко авторитарные (диктаторские, военные, самодержавные, монопартийные) режимы существуют в 5 странах: Бирме, Вьетнаме, Индонезии, Брунее и Лаосе. 8 из 10 стран ЮВА (без Бирмы и Индонезии, но с Таиландом после 1973 г.) имеют гражданские режимы. Из этой восьмерки к демократическим или демократически ориентированным режимам относятся режимы на Филиппинах, в Таиланде, Сингапуре, Малайзии.

Историческая миссия азиатского авторитаризма состояла в том, чтобы в условиях высокого централизма и политической стабильности стало возможным (при других равных предпосылках) решительнее и быстрее решать вопросы экономического роста и модернизации вообще. В большинстве стран ЮВА и АТР ускорялся экономический рост, были достигнуты крупные успехи в росте валового и душевого продукта, что позволило поднимать средний жизненный уровень населения. Наряду с этим произошло создание и упрочение государственных, политических, общественных институтов и слоев, отражавших процесс модернизации (переформирование элит, упрочение конституционных структур, формирование новых партий и организаций, расширение системы образования и т.п.). Однако, в отличие от экономики, в политической сфере, как и в идеологии, имели место и антимодернизаторские традиционалистские попятные движения.

Таким образом, в условиях авторитарных режимов или режимов, включающих определенные рычаги авторитаризма, в странах ЮВА происходят важные сдвиги, особенно значительные в экономической сфере.

Заслуживает внимания формула президента Сукарно о «направляемой» или «контролируемой демократии». Взятая в более широком смысле формула «направляемой демократии» может в идеале пониматься как метод формирования, «взращивания» демократии сверху. Это как бы метод опеки, руководства, контроля исполнительной власти, элиты, вождя над процессом складывания демократических форм в стране со сложным этно-религиозным составом населения, отсталой общественной средой, с придавленной архаикой политической культурой. Больше того, идея «направляемой демократии» вполне реальна для обществ эмбриональной или стихийной демократии (например, после свержения диктатуры) или в обществах переходных, меняющих общественно-политическую систему. Идея «направляемой демократии», в сущности, гораздо универсальнее, чем может показаться на первый взгляд. Она применима и применяется в ряде стран ЮВА, а также и в других регионах мира.

Необходимо подчеркнуть некую закономерность авторитаризма: с одной стороны, он по своей натуре склонен централизовать, унифицировать, запрещать, подавлять и вообще держать общество в строгих рамках, а с другой стороны, он самим фактом своего существования, особенно более или менее длительного, вызывает негативные реакции в обществе, реакции отторжения и сопротивления той или иной части общества нажиму властей и тем самым порождает ту нестабильность, которую власти как раз стремятся не допустить. Поэтому при авторитаризме в обществе возникает нечто вроде «стабильной нестабильности» или «нестабильной стабильности».

Политическая практика стран Азии показывает, что при сохранении отмеченных выше достаточно четких видовых различий между авторитарными и демократическими режимами имеются некоторые смешанные, составные формы авторитаризма и демократии, которые содержат взаимовключенные друг в друга элементы. Заметно включение в авторитаризм некоторых демократических институтов и процедур.

Авторитаризм в большинстве стран ЮВА и АТР появился не случайно. На то были свои объективные причины. Они вытекали из потребности обеспечить становление государственной независимости и получить надежные рычаги контроля над еще недостаточно сформированными и сцепленными воедино нациями, нуждавшимися в экономическом развитии и модернизации. Авторитаризм в ЮВА в разных формах и степенях установился уже сравнительно давно и, по всей видимости, еще продолжит так или иначе свое существование. Он делает свое дело прежде всего в укреплении, «стягивании» государства в одно целое, в создании устойчивой государственности, в ускорении экономического роста путем широкой мобилизации ресурсов.

История южнокорейского авторитаризма тесно связана с личностью южнокорейского генерала Пак Джон Хи (в старой транскрипции – Пак Чжон Хи), пришедшего к власти в результате военного переворота в мае 1961 г. и руководившего Республикой Корея во времена Третьей (1963-1972) и Четвертой Республик (1972-1979).

В связи с ролью этого лидера встает вопрос, как и в отношении всех успешных авторитарных руководителей, о соотношении цели и средств и необходимости «сильной руки», деятельность которой будет направлена на укрепление политической и экономической мощи государства, но при этом будет сопровождаться мерами, которые принято воспринимать как ограничение гражданских прав или свободы личности.^[1]

Главной заслугой режима Пак Чжон Хи всегда называют то, что из страны «просяной каши и соломенных крыш», абсолютно зависимой экономически от Соединенных Штатов, РК превратилась в развитую страну с комплексной экономикой, способную самостоятельно защитить себя даже в случае войны.^[2] Квинтэссенция корейской модели – диктаторская власть государства сочетается с развитием рыночной экономики и бизнеса, с широким применением государственных льгот и субсидий.

Страна очень сильно зависела от американских кредитов, и в этом Пак чувствовал уязвимость своего режима. 50% государственного бюджета составляла американская помощь, причем ассигнования на оборону на 70 % состояли из помощи США. Она же в период с 1953 по 1962 гг. покрывала 70% южнокорейского импорта и 80% капиталовложений.

Единственным наличным ресурсом была дешевая рабочая сила, так как народ был готов добросовестно работать за мизерную плату, но при этом большинство не имело ни образования, ни профессиональной подготовки. Положение осложнялось и отсутствием на территории Кореи природных ресурсов, которые можно было экспортировать, делая на этом деньги так, как арабские страны делают деньги на нефти. Вдобавок нищета страны и политическая обстановка делали невозможными масштабные иностранные инвестиции. Поэтому экономический рост в стране был для Пака не только источником ее процветания, но и способом повысить легитимность своего режима и укрепить национальную безопасность.

Южнокорейская экономическая модель базировалась на так называемом двойном индустриальном росте, когда экспортная ориентация в трудоемких отраслях готовила базу для создания капиталоемкой промышленности. Последняя, получив развитие, переориентировалась на экспорт, готовя в свою очередь почву для наукоемких производств.

Индонезия – унитарное государство с президентской формой правления. Более 30 лет президент Сухарто правил в условиях режима провозглашенного им Нового порядка (1966–1998), присвоив себе решающее слово в управлении страной. После отставки Сухарто в мае 1998 г. Индонезия вступила в период радикальных сдвигов.

Авторитарно-диктаторское правление начало формироваться еще при его предшественнике – А.Сукарно, прежде убежденным либералом, который после визита в Китай в 1965 г. вернулся начинающим коммунистическим диктатором. Он объявил, что демократия должна быть управляемой, начал конституционную реформу, которая выводила Кабинет министров из-под парламентского контроля и наделяла президента правом назначать губернаторов. Сукарно отменил выборы и назначил себя пожизненным президентом.

Официально Сухарто занял президентский пост в 1968 и оставался на нем до 1998 г., когда народные демонстрации и ослабление поддержки военных и бюрократического аппарата вынудили его уйти в отставку. Его авторитарная модель получила также название «просвещенная диктатура». Длительное нахождение Сухарто на высшем государственном посту дало ему возможность осуществить политические меры долгосрочного характера. Наиболее важной из них было закрепление за военными права принимать непосредственное участие в управлении страной и в политических акциях. При Сухарто официальная доктрина «дви фунгси» (двойственная функция) вменяла в обязанность военных не только заботу о безопасности страны, но и социально-политическую активность.

Сухарто был типичным авторитарным правителем диктаторского типа и соответствующим образом наводил порядок в бедной, огромной, раздираемой конфликтами стране. В Индонезии в те времена существовали три организованные политические силы: бюрократия, опиравшаяся на армию, массовые исламские организации, крупнейшей из которых была «Нахдатул улама», насчитывавшая до 20 млн. членов, и коммунистическая партия – свыше 10 млн. человек, обладавшая сильными позициями в профсоюзном движении, китайской общине, армии

и полиции. Исламистов он специально не преследовал, но поставил под жесткий контроль армии. К началу 1970-х в стране осталась только одна сила – армия; уцелевшая оппозиция стала «ручной», ее деятельность была разрешена в рамках маленькой Демократической партии, куда потянулись уцелевшие сторонники Сукарно, и в официальных умеренных исламских организациях.

Подлинная экономическая суть модернизации Индонезии при Сукарно состояла в том, что шло бурное первоначальное накопление буржуазно-бюрократического капитала. Установленный генералом Сухарто «новый порядок», безусловно, являлся авторитарным режимом. На самом верху властной пирамиды – сильный президент, всецело контролирующий политический процесс; вооруженные силы; репрессивный аппарат; бюрократия, которая исполняет политику президента по всей стране. Президент опирается на национальную буржуазию и на особый слой китайцев-бизнесменов, которые заняли сильные позиции в экономике страны, и на международные корпорации и банки.

Сложные процедуры получения лицензий на инвестирование позволяли надежно контролировать тех, кто рассчитывалнаполучение инвестиций. Сухарто привлек к управлению экономикой технократов, как правило, выпускников Калифорнийского университета в Беркли, чтобы с их помощью завоевать доверие иностранных инвесторов. Опасение, что власть перейдет в руки технократов, было безосновательным, т.к. основные экономические объекты находились в руках военных. Это обеспечило уверенность иностранных инвесторов в том, что макроэкономическое управление страной, цены и обменные курсы находятся в безопасности, и они могут не опасаться делать свои вклады в экономику Индонезии.

Итогом правления Сухарто стало то, что доход на душу населения, составлявший в 1965 г. 60 долларов США, в 1974 г. – 200 долл., в 1997 г. достиг 1021 долл. За четверть века в Индонезии число бедных среди населения сократилось с 60% населения в середине 1960-х гг. до 11% в середине 1997 г. Среди достижений правления Сухарто можно назвать структурную перестройку экономики: 65% всех отечественных и зарубежных инвестиций в период с 1968 по 1997 гг. было вложено в производство готовой продукции. Ее экспорт вырос с 3,4 млрд. в 1984 г. до 30 млрд. долл. в 1997 г. До этого экономическое развитие Индонезии всецело зависело от экспорта нефти и других видов традиционной экспортной продукции.

Другой успешной моделью «экономического авторитаризма» ре гиона ЮВА является тайваньская. За полвека с небольшим, Тайвань достиг таких же экономических показателей, каких западноевропейские страны добивались в течение 500 лет развития в условиях капитализма. К такому же показателю как у Тайваня ВВП Австралия, где преимущественно динамичное европейское население, занимающая целый континент, пришла за 200 лет при полноценном капитализме и старейшей британской демократии. Тайваньское чудо стало возможным при автократическом управлении Чан Кайши и его гоминдановского режима.

До 1975 года фактически это было авторитарное правление Чан Кайши, а потом практически вплоть до наших дней – наследников его политики. В результате эта дальневосточная страна-остров вышла на уровень самых развитых государств. Мало того, уже в 1980-ые годы, то есть всего за 30-40 лет, она превратилась наряду с Японией в страну с крупнейшими валютными резервами. На стабилизацию этой модели работали такие факторы как жесткий однопартийный режим, примат экономических стратегических целей над всеми остальными соображениями, культурно-цивилизационный фактор, присущий всем обществам этого региона, связь тайваньской экономики с рынками развитых стран (Японии, США и Запада) и приток инвестиций.

Опыт экономического развития Малайзии во многом уникален: менее чем за четверть века это государство сумело создать современную индустрию, превратиться в одного из крупнейших мировых экспортеров и стать одной из самых процветающих стран Юго-Восточной Азии. Малайзия сумела пережить тяжелый международный экономический кризис 1997-98 гг. и восстановить свое положение в качестве динамично развивающегося государства.

В 1981 году в Малайзии произошла официальная смена власти. Премьер-министр и глава правящей партии Хуссейн Онн ушел в отставку, новым лидером партии и главой правительства стал доктор Махатхир Мохамад. Одновременно Мохамад стал и министром обороны, получив контроль над вооруженными силами. Затем Мохамад подчинил себе партию, использовав кампанию по борьбе с коррупцией. В этот период сложился своеобразный, популистский стиль этого политика, предпочитавшего апеллировать непосредственно к населению. После того, как новый лидер установил свой контроль внутри партии, он начал борьбу с политической оппозицией. Под давлением Мохамада парламент принял закон, в соответствии с которым «подрывные элементы» могли содержаться в тюрьме без предъявления обвинения и без суда на неопределенно долгий срок. К «подрывным элементам» были отнесены члены оппозиционных партий и сотрудники независимых средств массовой информации.

Следующим шагом Мохамада стало установление контроля над судебной системой. Мохамад был назначен одновременно министром внутренних дел и министром юстиции, подчинив себе все правоохранительные органы страны. Судьи, пытавшиеся сопротивляться, отправлялись в отставку. В то же время Махатхир Мохамад, чередуя популистские меры с реальными мерами, уделял большое внимание социальной политике: вовлечению женщин в производство, борьбе с безработицей, росту занятости, повышению стандартов образования, использовал ислам в качестве инструмента по повышению уровня культуры населения и сохранения социальной стабильности. На эту цель работало фактическое введение цензуры: власти жестко контролировали местную прессу и регулярно изымали тиражи иностранных изданий, если в них печаталась информация негативного характера о политике Малайзии или премьер-министра страны.

Таким образом, М.Мохамаду удалось провести в 1980-90-е гг. своего рода социально-экономический эксперимент по превращению Малайзии в процветающее по азиатским стандартам государство, используя жесткие политические рычаги. Одной из главных внутриполитических задач Малайзии была и есть консолидация полиэтнического общества. Основное противоречие лежит в области социально-этнического представительства. Доминирующая в экономике группа – китайцы (выходцы из провинций Юго-Восточного Китая с предпринимательской жилкой и своеобразным «южным мышлением»). В политической сфере доминируют малайцы-мусульмане. Индийцы составляют своеобразный «этнический буфер» и представлены как в экономической, так и политической сферах.

Основу консолидации малайзийского общества обеспечивает наличие специальных институтов. В их задачи входит умение не только разрешать, но и не допускать межэтнические конфликты, мирное соседство нескольких религий (по сути – цивилизаций). Две общины – малайцы и китайцы – на равных служат в армии и полиции. В целом местные китайцы «дистанцировано» относятся к континентальному Китаю и лояльны к Малайзии. Но в стране практически нет смешанных браков.

Характерным моментом малайзийской программы было то, что приоритет отдавался прежде всего тем областям экономики, которые могли принести быстрые результаты или которые можно было продемонстрировать соседям и всему миру. Этот фактор сыграл определенную роль в разворачивании в Малайзии Азиатского кризиса. Основная цель национальной экономической политики, провозглашенной Махатхиром, состояла в том, чтобы взять под контроль экономику страны, т.е. довести долю малайского капитала в экономике до 30 процентов (к концу правления премьера она составляла 19 процентов).

Несмотря на свой национализм, Махатхир в течение всей своей политической карьеры боролся с религиозным экстремизмом и выступал за модернизацию ислама. При этом он исходил из того, что рост исламского фундаментализма может угрожать стабильности Малайзии и проведенной под его руководством модернизации страны. Перед уходом с официального поста в октябре 2003 г. и из активной политической жизни Махатхир Мохамад сформулировал свое политическое завещание, которое фактически является программой развития Малайзии на ближайший период. Экономические успехи и рост внешнеполитического веса Малайзии привели к росту региональных и геополитических амбиций Куала-Лумпура. Это выразилось в попытках этой страны стать неформальным лидером исламского мира и определять геополитику Юго-Восточной Азии.

Установление авторитаризма в форме военной диктатуры в Таиланде было облегчено особенностями развития страны – крайне отсталой, не обладавшей современной промышленностью. Торговая буржуазия была представлена в основном китайцами; которые составляли костяк делового мира страны, являлись пружиной ее экономики и в то же время были крайне непопулярной общественной группой, не имевшей никакого открытого политического влияния.

В Таиланде никогда не было демократических традиций; строго обозначенная иерархия определяла всю жизнь общества. Армия, построенная на иерархии, вполне вписывалась в эту систему. В стране, где нет ни легальных политических партий, ни профсоюзов, она являлась единственной организованной силой. Таиланду удалось остаться в стороне от военных бурь, бушевавших вокруг него. Армии не приходилось выполнять функции обороны страны. Поэтому вооруженные силы имеют возможность сосредоточить свою энергию на других проблемах, активно выступать в политической сфере. В результате армия обеспечила себе автономию, вышла из-под контроля гражданских властей.

Офицерство занялось хозяйственной деятельностью и прочно осело в экономике страны. Министерство обороны руководило рядом промышленных предприятий, включая организацию, ведающую распределением горючего, кожевенные, стекольные, текстильные, консервные фабрики. Большинство коммерческих радиостанций в стране принадлежало армии. Существовал и военный банк – смешанное коммерческое предприятие, самый крупный пакет его акций принадлежал Министерству обороны.

Таким образом, верхушка армии превратилась в коллективного капиталистического предпринимателя. По оценкам западных аналитиков, правящая элита Таиланда составляла 1-2% всего населения страны и сосредоточена в основном в Бангкоке. На самой вершине пирамиды стояли 10-15 человек, члены всемогущей военной хунты. Второй эшелон элиты составляет примерно тысяча человек. Таиландская армия стала автономной, самостоятельной политической и социальной силой. Она никому не подчинялась внутри страны и господствовала над всем и всеми. Присоединив к себе верхушку госаппарата и феодалов, а также небольшой слой национальных капиталистов, армия образовала вместе с этими элементами всемогущую корпорацию и господствующую элиту. В 1985 г. военно-бюрократическая буржуазия утратила свои привилегии, но из гегемона она уже превратилась в партнера «гражданской» буржуазии.

Филиппинская модель стоит несколько особняком от других азиатских авторитарных моделей. Имеется в виду влияние США, которые полвека контролировали эту страну. Американцы выстроили демократический фасад, за которым скрылось традиционное содержание политической системы и которое стало оказывать решающее влияние на механизм и характер ее функционирования. Таким образом, первая постколониальная филиппинская модель (1946-72 гг.) относится к разновидностям так называемой олигархической демократии. К ней подходит также определение олигархически-либеральное государство – термин, использованный в 1950-60-ые гг. применительно к некоторым странам Латинской Америки.

Реальная власть была сконцентрирована в руках правящего блока – так называемой «старой олигархии», – включавшего представителей лендлордов, крупного капитала («старая», довоенного поколения торго во-посредническая, финансовая и промышленная буржуазия), верхушку бюрократии и собственно политиков. Знаменитые «десять семей», а точнее, несколько десятков богатейших семейств – высший слой правящей элиты, – которые поделили власть в стране между региональными кланами, опирались на традиционные «пирамиды» патерналистских и клиентельных отношений и связей, структурировавших общество сверху донизу, что позволяло им бесконтрольно манипулировать механизмами демократических институтов. Хаотичность и неуправляемость политического процесса оказались в ряду главных составляющих структурного кризиса на Филиппинах на рубеже 1960-70-ых годов, выход из которого был найден в реорганизации политической системы на авторитарных принципах.

В 1972 году Маркос ввел в стране чрезвычайное положение и оставался у власти еще на протяжении 14 лет. Он объявил о построении на Филиппинах «Нового общества», что предполагало собой покончить со старой олигархией, вручив полноту власти главе государства и перейти к экспортно-ориентированной модели промышленного развития. «Новое общество» Маркоса стало «авторитарным рефлексом» на внутриполитическую нестабильность, следствием конфликта старой олигархии с новой буржуазией, технократией и армией. Таким образом, в период чрезвычайного положения (1972 – 1981 гг.), характеризующегося усилением политической власти военных, концентрации власти в руках президента, управлявшего страной с помощью декретов, указов и регулярно проводимых референдумов, сложившаяся политическая система приняла вид контролируемой демократии в интересах «революции из центра».

Существует точка зрения, что в будущем процессы демократизации в Азии прекратятся, поскольку конкретные формы, которые там принимает демократия, тесно связаны с местными традициями. В середине 1990-х гг. Сингапур поставил вопрос о преимуществе своей разновидности авторитаризма и заявил, что американская демократия с ее острейшими социальными проблемами и всеобщим разладом не может служить образцом для азиатского общества. Это была часть широкой кампании, которую Сингапур начал во главе с бывшим премьер-министром Ли Куанг Ю. Эта кампания направлена на то, чтобы доказать несовместимость западной демократии с конфуцианством и продемонстрировать, что последнее более органично в роли идеологического фундамента высокоорганизованного азиатского общества, чем западные принципы индивидуальной свободы.

Разница в характере авторитаризма в монархиях и республиках арабского мира заключается в том, что в первых стержневой опорой авторитаризма является сам институт монархии, в котором ключевую роль легитимизации играет либо принцип сакральности, как в Марокко (где представители правящей династии – сейиды, прямые потомки пророка Мухаммеда) или Иордании (потомки шерифа Мекки и, соответственно, также пророка), либо принцип племенного консенсуса, как в большинстве монархий Персидского залива.

Республиканские режимы, возникшие в основном на волне национального освобождения и идеологии арабского национализма, испытавшие на себе в той или иной мере влияние мирового социализма и являясь модернизаторскими по своей сути, имеют в своей основе тот же авторитарный стержень, основанный на практически неограниченной президентской власти. Таким образом, институт президентской власти выступает здесь в качестве суррогата монархии, но лишенный ее сакрального смысла. Соответственно, он вынужден в большей мере опираться на силовые структуры. Республиканским режимам все же оказывается сложнее проводить политику национальной консолидации. Лишенные сакральности, они, в отличие от монархий, оказываются более уязвимыми в отношении действий исламистов.

Вовлечение радикальных исламистов в легальную политическую жизнь схоже с попыткой включения в нее тоталитарной секты, слегка прикрытой оболочкой политической партии, в принципе отрицающей легитимность светского режима как такового и выдвигающей радикально-тоталитарный проект такой политической организации общества, по сравнению с которым и большевистский режим, и германский нацизм, и правление Саддама Хусейна в Ираке могут показаться мягкими.

В Египте и Тунисе партийные системы, формально являющиеся многопартийными, фактически были и остаются лишь антуражем, камуфлирующим реальное господство пропрезидентских партий, а межпартийная конкуренция на выборах носит формальный характер. В результате парламент характеризуется практически полным доминированием господствующей партии и превращается в предприятие по штамповке законов, обеспечивающих проведение курса президентской власти. Правительство формируется под прямым патронажем президента.

Таким образом, разделение властей отсутствует, монополизация власти президентскими структурами является практически абсолютной.

Политические системы Сирии, Алжира, Йемена близки к египетско-тунисской модели и типологически могут быть отнесены к ней, так же как политическая система Саудовской Аравии соотносится с иордано-марокканской моделью. В то же время каждая из этих стран имеет свои особенности политического развития. Политический режим Сирии действительно вписывается в рамки египетско-тунисской модели с ее авторитарной президентской властью, опирающейся на силовые структуры. Вместе с тем, эта политическая система формировалась при серьезном воздействии на нее такого организационно-идеологического фактора, каковым является правящая партия аль-Баас. Она возникла не на основе военно-политической структуры руководимого национальным лидером фронта, как в Тунисе или Алжире, и не была создана властью из военно-политических структур победившего в результате революции режима, как это имело место в Египте.

В Ливии новая политическая элита, пришедшая к власти в 1969 г., пошла по иному пути. В политическую систему были включены элементы самого ислама, разумеется, модернизированные и приспособленные к современным ливийским реалиям путем их довольно органичного синтеза с некоторыми современными идеологическими установками. Монархический режим в Саудовской Аравии с