Кризис культуры «общества быстрых перемен»

«Быстрые технологии», «инновационная экономика», «гонказа новизной», «ускорение научно-технического прогресса» — за этими словеснымиформулами скрывается блеск и нищета культуры техногенного общества. Вера в бесконечное прогрессивное развитие общества, вбезграничные возможности науки послужила основой для величайших культурныхдостижений XXв. — выхода в Космос, открытия возможностей мирного атома, создания новыхинформационных технологий… Однако мир «быстрых перемен», непрерывных новацийимеет и другую сторону медали, он во многом неуютен и некомфортен для индивида,это мир глобальных катастроф, мировых войн, мир грядущего апокалипсиса.

Ощущениечуждости и абсурдности происходящих событий пронизывают индивидуальное сознаниечеловека в эпоху социокультурных катаклизмов. Быстрые изменения приводят ктому, что индивид как бы покидает свой «дом», где все понятно и знакомо, ивнезапно оказывается в «чужой» стране. С одной стороны, это заставляет человеказадумываться о той культурной составляющей, которая была привычна, не замечаласьв старом обществе. «Старая», традиционная культура была «естественной», ичеловек исповедовал ее нормы, ценности и правила поведения, не рефлексируя,ибо, подобно мольеровскому Журдену, говорил прозой, не осознавая этого. Резкиеизменения в социокультурной среде заставляют четче осознавать те культурныенормы и ценности, которые уходят в прошлое, сравнивать их с новыми,возникающими непосредственно и спонтанно.

Столкновениестарой и новой систем ценностей ведет к возникновению явления, которое в культурантрополо-гииназывается «культурным шоком». Сущность его заключается в остром конфликтестарых и новых ценностей, ориентации и идеалов, норм поведения на уровнеиндивидуального сознания. Он возникает, если человек вдруг переселяется изодной культурной среды в другую. Исследование подобных явлений осуществлялось восновном в ходе изучения эмиграции и способов приспособления эмигрантов к новымусловиям.

Обопределенном культурном шоке можно говорить, характеризуя социокультурныйкризис. Огромные массы населения оказываются выброшенными из активнойсоциальной сферы деятельности, оказываются на обочине жизни. Например,известный культуролог, критик и переводчик Б. В. Дубин, характеризуя«перестроечный» период российской истории, писал: «Мы как бы эмигрировали изСССР в Россию, многим с этим трудно смириться». Люди осознают свою чужеродностьи оказываются эмигрантами в собственной стране. Это ведет к активному поискувыхода из подобной ситуации, одним из которых является добровольнаясамоизоляция от происходящего, уход в своеобразное культурное гетто, живущее позаконам и на основе культурных ценностей старой социальности.

В ходечастичной ассимиляции происходит своеобразный разрыв жизненных сфер индивида.Человек жертвует своими идеалами и убеждениями ради успешной деятельности в тойили иной сфере жизни. Так, на работе он вписывается в чуждую ему систему норм иправил поведения, в семье же, в отношениях с друзьями или в религиозной сфереотдает дань своему истинному Я. Возможен и вариант полной приспособляемости,ассимиляции, когда человек безоговорочно принимает новые правила игры,отказывается от своего прошлого, порывает с прежней социальностью. Подобногорода перерождение мы наблюдаем на примере многочисленных «выдвиженцев» на ролькапиталистов, «новых русских» из среды партноменклатуры.

Утратаиндивидом своего Я, потеря «биографии» ведет к лихорадочному поиску культурныхформ поведенческих ориентации, соответствующих стратегии жизненного успеха. Кпримеру, как показал Г. Зиммель, люди, теряя долговременные мотивоционные ориентиры, склоннык «приключению», к авантюризму. Приключение предполагает крайнюю интенсивностьпереживаний, действий, выключенность на некоторые промежутки времени из общеготечения жизни, которая не устраивает индивида. Авантюрист живет и ощущает себяполноценным индивидом только в эти временные периоды, содержащие в себемножество событий и явлений. При этом различные авантюры не имеют друг с другомсодержательной связи. Такого рода типажи возрождаются в периоды бурныхреволюционных изменений общества. Им нечего терять, и они, как бабочки наогонь, летят от одного яркого события к другому. Несмотря на внешнююзанимательность такого рода биографии, авантюрист в содержательном смысле неимеет собственной биографии, поскольку она распадается на ряд малосвязанныхдруг с другом эпизодов. Его ощущение себя в качестве полнокровно живущейличности начинается и заканчивается в рамках очередной авантюры. В современнойРоссии подобный типаж встречается довольно часто.

В. Зомбарт,один из классиков — исследователей истории «современного экономическогочеловека», зафиксировал проявление авантюризма переходных эпох в фигуреспекулянта-предпринимателя. Различного рода финансовые пирамиды не являютсяизобретением современной России. Даниэль Дефо, на которого ссылается автор«Буржуа», перечисляет огромное количество различного рода шарлатанскихкомпаний, что свидетельствует о страсти к созданию новых предприятий, которая впервые десятилетия XVIII в. охватила, подобно эпидемии, Францию и Англию. В. Зомбарт считал, чтофигура спекулянта выходит на авансцену исторического развития, при этом осно-.ва его могущества заключена в нем самом. Спекулянт с его авантюристическимскладом мышления со всей страстностью переживает за судьбу будущегопредприятия. Он искренне верит в успех и в своих мечтах видит себямогущественным, богатым и почитаемым человеком, мечты его носят грандиозныйхарактер. Живет он «в постоянной горячке», преувеличенная вера в собственныеидеи поддерживает и возбуждает его дух. Главное его настроение — «полныйэнтузиазма лиризм». Этим он зажигает других людей, поскольку способен рисоватьграндиозные поэтические картины будущего успеха. Люди верят в обещания, взолотые горы. Спекулянт-авантюрист будит могучие инстинкты, заставляя их себеслужить. «Игра естьдуша, есть пламя, согревающее всю деятельность» (см.: Зом-барт В. Буржуа. М., 1994. С. 72—77).

Разрывсоциальных связей и отношений, разрушение социальных организаций, черезпринадлежность к которым человек воспринимает себя в качестве социального икультурного индивида, приводят к обостренному восприятию своего Я какодинокого, беззащитного, находящегося во власти враждебных стихий.

Как известно,самое страшное одиночество — это одиночество среди людей. Потеря чувствасоциальной общности ведет к полной изолированности. Социокультурное одиночество часто приводит к явлениям невротического типа, массовымдепрессиям и даже шизофрении. Индивид в этих условиях готов связывать себя сдругими людьми через самые нелепые предрассудки и суеверия. Возникает огромноеколичество религиозных сект, экстремистских политических группировок,восстанавливаются, казалось бы, давно уже забытые организации. Извращенныерелигиозные формы, активизация национализма, мистицизма — все это являетсяспособами избежать изоляции, связать себя с другими людьми и восстановить, хотябы таким образом, чувство безопасности. Глубокая неудовлетворенность«человека-одиночки» своим бытием ведет к весьма опасным последствиям.

Не следуетдумать, что потеря чувства безопасности и возникновение социокультурногоодиночества характеризует состояние только человека толпы, вовлеченного помимоего воли в процессы глубинного коренного изменения общества. Тот класс, тасоциальная группа, которая, казалось бы, выигрывает в результате происходящихизменений, «всплывает» наверх, также оказывается жертвой этих изменений. ЭрихФромм, анализируя социокультурный кризис Ренессанса, утверждает: «Есть всеоснования сомневаться в том, что полновластные хозяева капитализма эпохиВозрождения были так счастливы и уверены в себе, как это часто изображают.По-видимому, новая свобода принесла им не только возросшее чувство силы, но ивозросшую изоляцию, сомнения, скептицизм и, как результат всего этого, тревогу»(Фромм Э. Бегство от свободы. С. 50). Дело заключается в том, что управлениемассами и борьба с конкурентами отравляют чувство уверенности и собственнойбезопасности. «Выигравшие» в процессе слома старого и возникновения нового самив свою очередь становятся объектом собственных манипуляций, как и все остальные.Данное обстоятельство — возникновение в эпоху кризисного состояния обществамасштабных психологических манипуляций, превращение самих манипуляторов вобъект манипуляций, всеобщая потеря чувства безопасности — в современныхусловиях еще более обостряется в связи с возможностями информационногообщества.

Извечность инеизбывность всеобщего страха пронизывает собой и детский фольклор. Всеобщностьэтого страха, его опасность для жизни индивида хорошо показал детский писательЭ. Успенский в своей «Страшной повести для бесстрашных детей». Первая глава подтипическим для «пионерского романа» названием «ЧП в пионерском лагере»начинается событием в духе театра абсурда: «Однажды в конце июля в пионерскомлагере под Голицыном нашли задушенного мальчика. Он лег спать,как и все другие ребята, в палате на двадцать два человека. Но утром непроснулся, не побежал на зарядку, как все, а остался лежать в своей кровати вуглу, тихенький и дохленький» (Успенский Э. Красная Рука, Черная простыня,Зеленые Пальцы. Жуткий детский фольклор. М., 1992. С. 6). В результатепроведенного милицейского расследования большого количества загадочных смертейвыяснилось, что никто этих людей не убивал: они просто сами умирали от страхапри виде оживших своих фантазий. «Нервы были напряжены до предела…», — говорит следователь в концеповести.

Философы имыслители различных ориентации в XX в. отмечали примитивизацию культуры в ходеразрушительного социокультурного кризиса. «…Крушатся старые идеалы, блекнутпрежние надежды и настойчивые ожидания… А главное — непоправимо и глубококолеблется самая наша вера в современную культуру; из ее устоев вдруг выглянулона нас такое страшное звериное лицо, что мы невольно отвернулись от него сотвращением и недоумением» (Лопатин Л. М. Современное значение философских идейкн. С. Н. Трубецкого //Вопр. филос. и пси-хол. М., 1916. Кн. 131(1). С. 2-3).

Одним изпоказателей «варваризации» кризисного общества является возвращение всовременность из исторического небытия типов людей далекого, казалось бы,прошлого. В условиях многочисленных социальных и национальных конфликтов,возникающих на обширном пространстве постсоветской империи, возрождается такойтип авантюриста, как «вояка», существовавший ранее на протяжении прошедшихкризисных веков в виде наемного солдата, кондотьера, ландскнехта. Распаджизненных условий ведет к тому, что оказывается проще и эффективнее добыватьжизненные блага путем насилия, чем работая. Труд требует необходимых рабочихнавыков, знаний, учеба же в современных условиях оказывается делом тяжелым какв материальном, так и в интеллектуальном планах. Научиться обращаться с оружиемгораздо проще. «Вояка» возвращается в мир современной культуры, обладаятрадиционным этосом неприкрытого мародерства, прикрываясь лишь фиговым листкомборьбы за национальную идею или лозунгами робингудовского типа. Он покинул мирпроизводственной культуры, ступил на тропу войны, и свои предпринимательскиеспособности может реализовать в различного рода мафиозных, кормящихся от войныструктурах. Открытая и скрытая экспроприация, шантаж становятся основнымиспособами его деятельности (Карл Шлёгель).

В период социокультурного кризиса, что зафиксировано еще в эпоху первоймировой войны, миф о насилии и его героях всегда возрождался. Считалось, что в«стальных грозах» (Э. Юнгер) современной цивилизации мир очистится и спасется.Ж. Сорель утверждал, что именно на фронте человек вступает в открытую формусвоего существования, когда буржуазный мещанский уклад разрушается и мужчинаможет себя реализовать прежде всего в качестве целостного родового существа. Онможет испытать себя в экстремальных условиях, того, что не дано в мирной жизни,с лихвою хватает на войне: человек узнает о себе как о человеке — о своеммужестве или трусости, готовности убивать или умирать, — а не как опредставителе цивилизованной нации. Война провозглашается естественным способомсуществования человека. О подобном способе мышления писала X. Арендт: стремление к всеобщему равенству, преодолениюклассовых и социальных привилегий приводит к страстному желанию войны какуравнителя всех в смерти. Мещанская банальность и тривиальность может бытьвзорвана через террористическую деятельность, через мини-войну в рамках мирногообщества. Терроризм при этом оказывается способом самовыражения, а не способомдостижения определенных целей.

Любыесоциальные и экономические трудности в условиях постмодерна* ведут квозрождению не сдерживаемых никакими общепризнанными табу инстинктовавантюрно-хищнического толка. К. Шлегель считает, что возрождение духанасилия не является спецификой постсоветского развития. Дело в том, что и всамых развитых странах мира возникает явление, которое можно назвать «молекулярной гражданской войной» (Г. М. Энценсбергер). Общества распадаются на территории,где царит благополучие, осуществляется жесткий государственный контроль,основанный на культурном согласии граждан, и территории, где господствует«кулачное право». Это явление,

• по мнению К. Шлегеля, наблюдается и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе, впригородах Парижа, Марселя, на территории Германии. Здесь в зонах насилияорганизуются вооруженные банды подростков, растет преступность в школах,учащаются нападения на «чужаков». Разбогатеть можно, прежде всего прибегая кнасилию. Недаром в таком виде спорта, как профессиональный бокс, занято большоеколичество «уличных бойцов», привыкших к на^ силию и сделавших из него своюпрофессию.

Проблемы«молекулярной гражданской войны» связаны прежде всего с социальной и культурнойдифференциацией общества, как модернистского, так и посттоталитарно-

. го толка. Архаизация поведения, реанимация варварства определяетсяразрушением жизненного уклада, отсутствием традиционно почитаемых сдерживающихкультурных ценностей и запросов.

* Постмодерн — особый типмировоззрения, сформировавшийся в последней трети XX в. Основные его ценности —отрицание всякого рода традиций, общезначимых норм, стремление к ничем неограничиваемой свободе, к спонтанной человеческой деятельности, превращение еев игру.