Поход в Россию

Взгляд в прошлое

Движение 1789 года, начатое во имя свободы, уже давно перешло в нечто ей совершенно противоположное. Революция, столь необузданная в своих первых проявлениях, быстро устремившаяся в своем лжекосмополитизме за пределы своего первоначального места действия, стала вскоре искать себе во внешних завоеваниях воздаяния за те кровавые деяния и те бедствия, какие, во имя нее, обрушились на Францию. Внешние войны, вызванные революцией, создали того человека, который сначала сумел положить благодетельный предел полной разнузданности в самой Франции, даже создать новый государственный строй; но, вскоре после того, отуманенный собственным величием, воспользовался завоевательными тенденциями революции и сам лично стал на место революционных принципов и идей, а космополитические мечты о свободе превратил в одно общее и суровое порабощение. Этим самым он преподал народам Европы горький, но весьма полезный урок: все должны были познать, что никакому народу свобода не может быть навязана, потому что она не есть какое-нибудь имущество или товар, а нравственное качество или принадлежность человеческого существа. Великие люди могут иногда сокращать для своего народа путь на эту высоту, но в большинстве случаев она является результатом медленной, часто прерывающейся, нередко уклоняющейся от своего пути и целей, но все же безостановочной и, в конце концов, всегда успешной работы целых поколений, работы сотен тысяч людей.

Наполеон и Александр

Та тесная связь, в которую Наполеон вступил с императором Александром I Всероссийским вначале, как казалось, приняла вид весьма тесной личной дружбы. Однако это казалось недолго. Даже и помимо всяких легитимистических или аристократических влияний, которыми был окружен Александр, он, по самому существу своему, не мог долго ужиться в мире с таким характером, как Наполеон. Этот деспот в кругах своих приближенных называл Александра «Византийцем» или же «Северным Тальмой» — по имени того знаменитого актера, который в Эрфурте играл на сцене театра перед целым партером венценосцев; но, выражая сомнение в искренности дружбы со стороны Александра, Наполеон должен был и сам сознавать, что и его дружба к Александру была не более, чем комедией, как это часто бывает между главами великих монархий, которые являются представителями интересов своих государств, выразителями нравственных стремлений и настроений, наполняющих сердца великих народов.

Александр I был проникнут гордым сознанием своего царственного величия как государь и глава громадного государства и потому уже не мог примириться со второстепенным положением — не мог ни в коем случае служить орудием для Наполеона. Притом же беспощадная жажда к приобретению и расширению владении побуждала Наполеона, никого не спрашиваясь, не дожидаясь даже согласия Александра, низводить с престола разных принцев (в том числе и близких родственников Александра) и одним росчерком пера присоединять к своему царству обширные области: и все это очень скоро изменило расположение Александра к Наполеону. Та доля вознаграждения, которая была Александру присуждена по Тильзитскому договору, за счет Турции, была все еще не получена: турки изо всех сил бились, отстаивая свои права на Дунайские княжества, и с ними приходилось вести войну, которая в 1811 году приняла не особенно благоприятный для России оборот; да и то, что происходило на западной границе Русского царства, с польской стороны, тоже не слишком было способно поддержать дружбу между Александром и Наполеоном. Недавно восстановленное великое герцогство Варшавское являлось здесь как бы поощрением польских упований, да и, очевидно, было создано в этих целях; а при заключении Венского мира большая часть Галиции была прирезана к Варшавскому герцогству, а меньшая часть уступлена России, которая, впрочем, в походе 1809 года не оказала Наполеону почти никакой помощи. Во франко-русском договоре (январь 1810 г.) было дано обязательство в том, что Польша не должна была быть восстановлена, однако же французские гарнизоны по-прежнему оставались в прусских крепостях, и войска, оказавшиеся излишними после Венского мира, вовсе не были отправлены, как можно было бы ожидать, в Испанию, а напротив — направлены на усиление позиций Наполеона на Севере Европы, по прибрежьям Немецкого и Балтийского морей.

В значительной степени обоюдному согласию между Францией и Россией препятствовала торговая политика. Континентальная система, всюду тягостная, была особенно обременительна для России, в которой местная промышленность была еще вообще мало развита и многие английские товары ничем не могли быть заменены. И вот эта система в самом конце 1810 года была заменена в России новым тарифом, по которому французские товары были также обложены высокими пошлинами. Не улучшилось нисколько натянутое положение и от того, что Наполеон, решившийся вступить в династический брак, сначала задумал искать себе невесту среди русских великих княжoн, а Александр в вежливой форме отклонил эти искания, ссылаясь на то, что брачные союзы с великими княжнами полностью зависят от решения вдовствующей императрицы-матери.

Наполеон I. Гравюра с портрета кисти П. Делароша

Наполеоновские планы

Но все это еще не могло непосредственно привести к войне, и не привело бы, если бы Наполеон мог себя несколько ограничить и хотя бы чем-нибудь удовольствовать. Но в том-то и дело, что в его беспокойной и непрерывно работавшей голове рождались и в это время уже самые несбыточные проекты: он уже мечтал о прокладке прямого сухопутного пути в Индию, чтобы и там поколебать основы британского могущества. И действительно, существовал временно даже такой план: побудить или вынудить Россию к войне против турок, совместно с Францией, и изгнать турок из Европы; затем перенести на год резиденцию Наполеона в Константинополь, завоевать Малую Азию и Персию, в Испагани^[10] все приготовить к походу против Ост-Индии… и сохранился даже набросок прокламации, которую предполагалось по этому случаю выпустить в свет: «Трезубец соединится с мечом, и Перун — с Марсом, для восстановления в наши дни древней Римской империи…» А сам завоеватель, в мечтах своих, не замечал того, что и современное ему Римское царство уже прискучило этими александровскими затеями: не замечал того, что и он сам все более и более отдалялся от великих организаторских умов, подобных Александру Великому, Цезарю и Карлу Великому, а, напротив того, приближался скорее к типу завоевателей-варваров — аттил и чингисханов.

Положение дел в Испании

Только полным самообольщением или даже умопомрачением можно себе объяснить решение Наполеона предпринять войну с Россией, прежде окончательного покорения и умиротворения Испании. А между тем до этого еще было очень далеко. В июле 1809 года Уэлсли с англо-португальским войском двинулся к Мадриду; битва при Талавере-де-ля-Рейна, между этим войском и войском короля Иосифа, находившимся под командой его военных опекунов, была почти проиграна французами; однако Уэлсли (к тому времени уже лорд Веллингтон) отступил перед превосходящим в силах неприятелем обратно в Португалию, и, пока эта страна не была покорена, все победы Сульта, Массены и иных военачальников в Испании оказывались совершенно бесплодными. Но здесь-то именно английский военачальник и проявил свой блестящий талант в оборонительной войне. Французское войско, под командованием Массены, проникло в глубь страны до знаменитой опорной позиции Веллингтона, до тройного ряда окопов на линии Торрес-Ведрас с ее 386 орудиями. Шесть недель простоял Массена под этими окопами и в ноябре вынужден был отступить без всяких результатов.

А между тем, на самом крайнем юге испанской территории, в Кадиксе, собрались кортесы и постановили учредить регентство. Хоть это и не могло иметь большого значения, однако все же город мог держаться против нападений Сульта, и как ни страдала страна от такого бедственного и неопределенного положения, однако установление в ней иного, нового порядка вещей не представлялось возможным, и потому королю Иосифу его жалкая корона была уже давно в тягость. К тому же и Наполеон в 1810 году отнял у нее всякое значение, отделив от Испании все северные ее провинции и присоединив их указом от 8 февраля к Франции. В 1811 году повторилось то же, что и в 1809 году: Массена был отозван, и Веллингтон опять отступил из Испании в Португалию перед соединенной армией маршалов Мармона и Сульта, который руководил теперь всеми военными действиями в Испании. Постепенно подкрепления стали все медленнее и медленнее прибывать к французам; а Веллингтон в начале 1812 года вновь перешел в наступление: Сиудад-Родриго, Бадахос — пали; 22 июля при Саламанке произошла битва между Веллингтоном и Мармоном. Победа осталась на стороне англичан: 5000 убитыми и ранеными, 7000 пленными составляли потери французов. Вскоре после того, 12 августа, Веллингтон вступил в Мадрид, между тем как Сульт бездействовал в Андалузии, а Мармон — в Кастилии.

Но внимание всей Европы в этот период давно уже было обращено в другую сторону — сосредоточено на ином театре войны.

В течение первой половины 1812 года всякие надежды на мир между Россией и Францией стали исчезать, и вскоре окончательно рассеялись: обе стороны стали уже явно готовиться к войне. О какой бы то ни было новой коалиции против Наполеона в это время, конечно, не могло быть и речи; с другой стороны, ему не трудно было вынудить и Пруссию, и Австрию к союзу с ним против России. В Австрии в данное время место графа Стадиона занял граф Клеменс Лотарь Меттерних, не проявлявший ни особенного пристрастия, ни особенной неприязни к Наполеону; он поддерживал с Пруссией дружественные отношения и даже ввиду кое-каких будущих «возможных случайностей» вступил с ней в тайное соглашение; но от всяких отчаянных попыток и чрезвычайных решений старался держаться как можно дальше. Притом же он не скрывал ни от кого плачевного состояния австрийских финансов,^[11] которое не дозволяло даже и помышлять о новой борьбе против наполеоновского могущества. Следовательно, приходилось мириться с обстоятельствами, и вот 12 марта 1812 года в Париже был подписан союзный договор: им обусловливалась помощь в размере 30 000 человек войска и 60 орудий в случае нападения, совместная защита обоюдных владений, обусловливалась неприкосновенность Турции и подтверждалась обязательность континентальной системы.

Что же касается Пруссии, то она находилась в совершенно отчаянном положении в силу столкновения двух таких держав, как Россия и наполеоновская Франция. Страна только что начинала оправляться от кризиса 1809 года; правительство (министерство Альтенштейна вступило в силу в ноябре 1808 г.) держало себя настолько осторожно, что даже сам Наполеон, при всей своей подозрительности, при самом зорком наблюдении не находил никаких поводов к разногласиям с конца 1809 года.

Двор снова переселился в Берлин. Министерство не дерзало серьезно приступить к штейновским реформам, и только уже в июне 1810 года, когда граф Гарденберг, вновь возведенный в канцлеры, стал во главе государственного управления, переустройство государственного организма вновь было пущено в ход, хотя и не без противодействия со стороны привилегированных сословий.

19 июля 1810 года и король, и вся страна понесли тяжелую утрату: скончалась королева Луиза, которая оказывала деятельную и энергичную помощь во всех бедствиях страны, во всех случаях, где требовалась поддержка, пробуждающая патриотизм. С величайшим трудом были выплачены суммы по контрибуции за последнюю кампанию; тем не менее одна и важнейшая из реформ, реформа армии, понемногу продвигалась-таки вперед. Люди призывались на службу и распускались в определенном порядке, и таким образом уже появилась возможность — в самое короткое время призвать под ружье тройное количество против дозволенного трактатом 1808 года: 42-тысячного состава войска, т. е. 124 000 готовых к службе, полностью обученных воинов. Не прекращалась работа и над образованием: 15 октября 1810 года в Берлине был открыт университет, который до некоторой степени служил и залогом, и как бы символом распространявшегося в обществе нового духа: один из представителей этого нового направления, друг Шиллера, Вильгельм фон Гумбольдт, образованнейший государственный деятель и патриот, занимал уже важную должность прусского посла в Вене. А тут как раз наступил и кризис: вопрос в высшей степени важный был поставлен на разрешение государству, которое все же фактически не могло прийти к свободному решению. Нейтралитет был невозможен или, лучше сказать, он не имел бы никакого смысла. Союз с Россией повлек бы самые тяжкие последствия на собственную страну, еще ослабленную последней войной, и в случае неблагополучного исхода войны привел бы Пруссию на край гибели.

Королева Луиза, прусская. Портрет кисти Каннегисера

Вильгельм фон Гумбольдт. Рисунок работы Л. Э. Штрелинга, декабрь 1814 г., Лондон

Но страшнее всего представлялся союз с Наполеоном. И этот союз, против которого, если можно так выразиться, возмущался сам дух государственного устройства Пруссии — этот союз все же предстояло заключить во что бы то ни стало. Непременным условием его было соблюдение континентальной системы. Он и был заключен 24 февраля 1812 года. Этот союз с Францией был заключен против кого бы то ни было: особой конвенцией Пруссия обещала предоставить 20-тысячный вспомогательный корпус с 60 орудиями в случае войны с Россией и, сверх того, занять своими гарнизонами Кольберг, Грауденц, крепости в Силезии и Потсдаме. Более того, как страна союзная, Пруссия обязывалась на всем своем пространстве предоставить свободный проход войскам Наполеона, а это отозвалось так тягостно на общем положении страны, что уже три месяца спустя Пруссия не только должна была отказаться от выполнения своих обязательств 1807 года, на сумму приблизительно 40 000 000 рублей, но еще и сверх этой суммы должна была взять в долг у Франции; в возмещение этих затрат по окончании войны было обещано территориальное вознаграждение, однако в весьма неопределенной форме.

В каком именно смысле задуман был Наполеоном этот союз — это можно было достаточно ясно видеть из того, что, сверх оговоренного договором количественного состава армии, никакие иные наборы или передвижения не могли быть предприняты иначе, как по соглашению с императором Наполеоном т. е.: 20 000 пруссаков, вступавших в состав французской армии, являлись не более как заложниками неизменной верности Пруссии на время войны. Вследствие этого немалое количество офицеров, которые не могли примириться с мыслью, что придется сражаться в рядах французов, подали в отставку и большей частью поступили на русскую службу. Одним словом, Наполеон уже не только с конца 1811 года, но и гораздо раньше принимал все меры к обеспечению успеха будущей трудной и большой войны.

Впрочем, двоих важных союзников он лишился в самом начале войны, или же незадолго до ее начала: турки закончили войну с Россией 28 мая 1812 года и заключили мир в Бухаресте; Прут определен был в качестве границы между русскими и турецкими владениями, так что только восточная часть Молдавии осталась в руках России; и шведы, тоже давно не ладившие с Наполеоном, не поддались на соблазн союза. Так как бывший его подданный, новый кронпринц, человек весьма честолюбивый и высокомерный, отказался вступить в союз с Францией против России, то Наполеон в январе 1812 года двинул войска в Шведскую Померанию и, обезоружив тамошние шведские войска, вновь потребовал, чтобы Швеция заключила союз с Францией. Однако Швеция настаивала на своем, и вступила в союз с Россией в апреле 1812 года, под тем условием, что по окончании войны она будет вознаграждена за утрату Финляндии присоединением к ней Норвегии.

Основные причины, приведшие к разрыву между Францией и Россией

Поводов к разрыву между Францией и Россией было много, и копились они уже давно; на некоторые из них мы уже указывали в конце второй книги этого тома. Важнейшим из поводов, несомненно, было то, что царь русский в своих отношениях с императором французов всегда придерживался собственного мнения, не спешил предупреждать желания своего гордого союзника и даже к его настоятельным представлениям относился совершенно спокойно, почти критически. Это поселило сначала холодность в отношения между Наполеоном и Александром, а затем вызвало в мстительной душе корсиканца ненависть к России, которую он задумал также подчинить своей воле, как и остальную Европу — и исходя из этого, конечно, сам позаботился о том, чтобы найти благовидный повод для разрыва с Россией. Такими поводами были: во-первых, захват Наполеоном владений герцога Ольденбургского — дяди русского императора, — причем Наполеон не дал никакого удовлетворения на протест России по этому поводу; во-вторых, те демонстративные действия Наполеона в герцогстве Варшавском, которыми он демонстрировал намерение восстановить Польское королевство, и на все представления России отвечал весьма уклончиво; в-третьих, наконец, от внимания России не могло ускользнуть то, что уже с конца 1811 года Наполеон начал собирать у самой русской границы значительные военные силы. Ввиду таких явно неприязненных действий Наполеона, император Александр стал также принимать меры предосторожности на случай вторжения Наполеона в Россию и исподволь готовиться к войне. 25 апреля Россия и Франция обменялись последними объяснениями, и уже 9 мая Наполеон покинул Париж, чтобы стать во главе своей армии.

1812 г. Начало похода

Со времен Ксеркса не помнят в истории человечества подобных приготовлений к войне. Насчитывают до 610 000 человек при 182 111 конях в составе той громадной армии, которая двинута была, по мановению Наполеона, на Россию; при организации этой громадной массы войска, при устройстве всего, что было необходимо для снабжения ее провиантом и транспортными средствами, при изучении тех местностей, которые должны были стать театром войны, — гений великого полководца проявился в полном блеске; на «коня и всадника» и на пушки возлагал он все свои надежды. План у него был такой: правое крыло в количестве 36 000 австрийцев и саксонцев, под командой Шварценберга, двинуть против Литвы; левое, под командой маршала Макдональда, в количестве 32 000 человек (в том числе и пруссаки под командой Граверта и Йорка) направить к Риге; а самому, во главе главных сил — «Великой Армии» — составлявшей центр, продвинуться к Москве, и там, — самое позднее там, он в этом нисколько не сомневался! — вынудить Россию подписать мир.

Этот план в общих чертах был похож на все прежние планы его войн, в которых ему удавалось достичь столь блестящих успехов. И еще раз, в Дрездене, ему пришлось пережить День великого торжества: 28 мая здесь предстали пред ним все те государи, которые вынуждены были предоставить в его распоряжение все лучшие силы своих государств, дабы способствовать выполнению задуманного им громадного замысла, и принесли ему изъявления своей преданности — в их числе были и император австрийский, и король прусский. 24 июня войско Наполеона перешло в трех разных местах через Неман; за войском переправился и огромный обоз. Вся эта громадная масса войска (475 000 чел.), за исключением австрийского вспомогательного корпуса, была поделена на 10 корпусов, состоявших под командованием опытнейших вождей его школы — Даву, Удино, Нея, италийского вице-короля, Понятовского, Гувиона де Сен-Сира, Рейнье, Вандамма, Макдональда, Виктора; кавалерийским резервом командовал король неаполитанский — в числе войска более половины было немцев, поляков и итальянцев. В Вильковишках от 22 июня было обнародовано воззвание Наполеона к войску, в котором он возвещал воинам о начале Второй польской войны — так назвал он эту войну с весьма тонким расчетом. «Россия, — гласило это воззвание, — сама стремится к своей гибели и ее судьба должна совершиться!»

Россия

А между тем эти слова скорее могли бы быть применены к его собственной судьбе… В сущности, весь этот поход, с самого начала своего, был лишь громаднейшей ошибкой, и даже те французские писатели, которые преклоняются перед гением Наполеона (например, Тьер), которые ослеплены блестящей карьерой этого завоевателя, и те согласны с высказанным нами воззрением. Громадное Российское государство имело только одно уязвимое место: Петербург и прилегающий к этой столице Остзейский край — здесь это громадное царство примыкает к морю, которое и придает ему значение великой державы. Сюда и следовало бы направить удар. Что же касается похода на Москву, то он, несомненно, оказывался совершенно бесполезным для целей завоевания, следовательно, и все победы на пути к Москве должны были оказаться победами вполне бесплодными — в этом не могло быть никакого сомнения, и это было ясно для многих из наполеоновских генералов; а через несколько недель, после переправы через Неман, стало ясно даже и для многих субалтернов. Мало того: все безумие подобного похода было с полной ясностью доказано походом Карла XII шведского в 1709 году и пример этого похода был у Наполеона перед глазами: много раз он даже сам обсуждал эту ошибку Карла — и сам повторил ее в колоссальных размерах!

Переход Наполеона с четырьмя кавалерийскими полками через Двину, в июле 1812 г.

Рисунок из книги «Voyage pittoresque et militaire de Willenberg jusqu’a Moscou», выполненный А. Адамом, сопровождавшим Наполеона в Россию в качестве придворного художника

Наполeон и Польша. Восстание в Вильне

Вооруженные силы России были весьма недостаточны: на западной границе вторжению неприятельской «Великой армии» могло быть противопоставлено не более 200 000 войска, так как значительная часть русских войск в это время еще находилась в турецких владениях, и, несмотря на заключенный уже мир с Турцией, не могла быть тотчас переброшена на север. Однако огромная разница в численности русских войск и войск Наполеона нимало не ослабила мужества императора Александра, который проявил достойную уважения твердость перед лицом грозившей опасности. В своем рескрипте к председателю государственного совета Александр I заявил, что он «не положит оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в его царстве», — и сдержал слово.

28 июня под шум радостных криков и возгласов польского населения Наполеон вступил в Вильну — столицу Литвы. К этому времени польский сейм в Варшаве уже преобразовался в польскую генеральную конфедерацию и отправил к Наполеону депутацию с мольбами о восстановлении Польши. Такие быстрые мероприятия были не во вкусе Наполеона, и он, наговорив полякам множество всяких громких фраз о святости их дела, все же отпустил депутацию ни с чем. Своим приближенным он, в виде объяснения такого способа действий, сказал только, что «трудно было бы предсказать, где окончится этот пожар, если только дать ему разгореться»; иначе сказать, он и сам не знал, чего ему следует желать. 16 июля армия Наполеона выступила из Вильны и двинулась далее.

Выставленные против Наполеона в количестве около 200 000 человек русские войска были разделены на три армии: первая, под командой военного министра Барклая-де-Толли, расположена была в Виленской губ.; вторая, под начальством князя Багратиона, в Гродненской губ.; третья, под начальством графа Витгенштейна, заграждала Наполеону дорогу к Петербургу.

Генерал-фельдмаршал, князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли

Генерал от инфантерии, князь Петр Иванович Багратион

Для первых двух армий совершенно правильным представлялся тот план, который уже ранее (еще в 1807 г.) обсуждался со всех сторон, — план «войны Парфянской»: отступать в глубь страны и предоставить времени и пространству начать дело расчленения и истребления неприятельской армии в ожидании того момента, когда эта разрушительная работа продвинется уже настолько, что се можно будет успешно прикончить собственными, сбереженными от разгрома, силами.

Когда же выяснился план войны, избранный Наполеоном, разъединение этих двух армий оказалось весьма неудобным: можно было опасаться, что Наполеон, пользуясь своим превосходством в силах, разгромит каждую из них порознь. Ввиду такого опасения решено было как можно скорее соединить первую и вторую армии и пунктом соединения их назначен был Витебск. Наполеон, угадав цель движения этих двух русских армий, употребил со своей стороны все усилия для воспрепятствования этому соединению у Витебска. В течение трех дней (13, 14 и 15 июля), вследствие этого, первой русской армии пришлось выдерживать у Витебска натиск значительно превосходящего в силах неприятеля; а вторая армия в то же время выдерживала жестокие бои под Могилевом. Соединение армии осуществиться не могло, а потому оба главнокомандующих решили продолжать отступление и соединиться далее, под Смоленском. Тогда и Наполеон, в свою очередь, двинулся по пятам отступающих армий, стараясь вынудить их к генеральному сражению и охватить хотя бы одну из них…

Однако отступление обеих армий совершалось так стройно и стойко, что никакие попытки Наполеона не увенчались успехом. При этом изумительные подвиги были совершены многими русскими генералами во главе отдельных отрядов. Так, например, граф Остерман получил приказание во что бы то ни стало задержать наступление французов от Витебска; вследствие этого со своим небольшим отрядом он в течение целого дня выдерживал натиск всей наполеоновской армии и все же сохранил свою позицию до наступления ночи; когда же в пылу сражения начальники отдельных частей посылали гонцов к графу Остерману с запросом: «Что им делать?» — Остерман спокойно отвечал: «Стоять и умирать».

Другой генерал, Неверовский, с 7-тысячным отрядом, должен был сдерживать наступление вдесятеро сильнейшего неприятеля, который хотел зайти в тыл русским войскам, раньше них занять Смоленск и таким образом отрезать обеим армиям путь к Москве. Бой длился в течение полусуток; во время него французы произвели сорок кавалерийских атак против отряда Неверовского, но все же не могли сломить его и вынудить очистить дорогу. Такое же геройство было проявлено генералами Раевским, Дохтуровым и Кановницыным в бою под стенами Смоленска, 4 и 5 августа: с весьма незначительными силами они до тех пор отбивали на подступах к Смоленску все атаки 200-тысячной армии французов, пока обе русские армии не успели соединиться и в полном порядке отступить по Дорогобужской дороге. Смоленск был уже почти разрушен артиллерийским огнем французов, и пылал во многих местах, когда под вечер 5 августа Дохтуров покинул этот город, представлявший груду развалин, заваленных трупами. Отчаянная оборона Смоленска, стоившая Наполеону громадных потерь (от 12–20 000 человек убитыми и ранеными), до такой степени поразила Наполеона, что он сделал даже некоторую попытку вступить в переговоры с Александром… Но не был удостоен ответа.

Генерал от инфантерии, граф Петр Петрович Коновницын

Генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров

Карта театра войны 1812 г.

В то время, как русские войска бились с французскими у Смоленска, император Александр уже назначил нового главнокомандующего для всей русской армии: выбор его пал на Кутузова, только что возвратившегося с театра Турецкой войны, и все с радостью узнали о новом назначении. 17 августа 1812 года Кутузов приехал в село Царево-Займище (Смоленской губ., Вяземского уезда), где находилась главная квартира русской действующей армии. Приняв главное командование над армией, Кутузов решился дать Наполеону генеральное сражение, которого давно уже желали и народ и войско, уже роптавшее на излишнюю осторожность Барклая-де-Толли. С этой целью новый главнокомандующий выбрал весьма удобную позицию у села Бородина, в 108 верстах от Москвы. Здесь он остановил свою армию на обширном поле Бородинском, воздвигнул сильные укрепления в центре и на флангах русской армии, и стал поджидать наступления французов.

Генерал-фельдмаршал, князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов Смоленский

В то время, как Кутузов и главные силы русской регулярной армии готовились к решительным действиям, весь русский народ принимал самое активное участие в борьбе с Наполеоном. Всюду собирались народные ополчения ратников; отовсюду стекались в казну щедрые пожертвования. Смоленское дворянство выставило на свой счет 20 000 ратников; московское — 80 000 ратников и пожертвовало 3 000 000 рублей на военные издержки; московское купечество собрало для той же цели 10 000 000 рублей; донские казаки поднялись поголовно; вообще же вся Россия добровольно выставила до 300 000 ратников и доставила государю до 100 000 000 рублей на военные нужды. Воодушевление охватило все слои общества; особенно трогательно было то самопожертвование, с которым народ выжигал свои дома, имущество и запасы, лишь бы только все это не досталось неприятелю и не послужило ему на пользу. И эта самоотверженность возрастала все более и более, по мере приближения неприятеля к Москве и ее святыням, дорогим для каждого русского.

Наконец 26 августа, в 6 часов утра, обе армии сошлись на битву на поле Бородинском. Со стороны русских в битве участвовало немного более 100 000 человек, при 600 орудиях; со стороны французов 130 000 и почти столько же орудий. С обеих сторон битвы ожидали с нетерпением: русским хотелось померяться силами с врагом в открытом поле, а французы, утомленные дальним и трудным походом, надеялись быстрой победой добиться мира и закончить кампанию, поначалу не обещавшую ничего доброго. Сам Наполеон весьма самоуверенно желал и добивался битвы: «Над нами встает солнце Аустерлица!» — сказал он, обращаясь к окружающим и указав им перед началом битвы на окутанное туманом солнце. Но битва оказалась беспримерной по упорству сражающихся и по своей чрезмерной кровопролитности: она продолжалась 12 часов подряд и вырвала из строя сражающихся около 70 000 храбрых воинов! Главные силы французов были устремлены против центра русской армии и против его левого крыла, которым командовал Багратион. Но все искусство Наполеона, все усилия французов, направленные к тому, чтобы прорвать центр русской армии, оказались тщетными. Целые полки полегли в этом месте битвы с той и другой стороны; укрепления по шесть раз переходили из рук в руки, но ничто не могло вынудить русских уступить врагу поле битвы. Только на мгновение французы взяли верх на левом крыле, где Багратион был смертельно ранен. Но в то время, когда Наполеон собирался направить сюда стремительный удар, Кутузов отвлек его внимание ложной атакой, которую произвел в тылу французов небольшой русский отряд, посланный в обход. Вследствие этого Наполеон не успел вовремя послать подкрепления на левый фланг: французы здесь были отбиты и русская армия всюду удержала свои позиции на поле битвы.

План сражения при Бородине

Бородинская битва, 26 августа 1812 г. Рисунок А. Адама

Памятник на Бородинском поле

По окончании битвы оказалось, что вследствие громадных потерь, понесенных в тот день, все части русской армии настолько расстроены (во многих полках оставалось в живых по несколько десятков человек), что их необходимо было привести в порядок и пополнить новыми подкреплениями, прежде чем вступать в дальнейшую борьбу с французами; а потому решено было в ту же ночь отступить далее, по Московской дороге. Все еще верили в то, что русские войска еще раз сразятся с врагом под стенами Москвы, но четыре дня спустя, на военном совете в деревне Фили (под Москвой) решено было, что древняя столица будет уступлена французам без боя. И действительно, 2 сентября русские войска стали проходить через Москву, направляясь на Рязанскую дорогу, а за ними, почти по пятам их, вступили в Москву французы — и нашли город опустевшим и покинутым жителями.

Наполеон в Москве

Наполеон, долго любовавшийся с ближайших высот на Москву, блиставшую вдали золотыми куполами своих храмов, поспешил в нее въехать, окруженный блестящей свитой и уверенный в том, что в Москве все население встретит его также торжественно и раболепно, как встречали его в других европейских столицах, когда он в них въезжал победителем. И вдруг, к величайшему изумлению, ему донесли, что Москва покинута жителями, что казенное имущество и важнейшие драгоценности из Москвы вывезены, а запасы уничтожены. Сумрачный сошел он с коня в Кремле и остановился в царском дворце.

Пожар в Москве

Но здесь ему пришлось оставаться недолго. Уже на другой день опустевшая Москва запылала — сначала в одном конце города, потом в другом. Французы задумали тушить пожары, но оказалось, что пожарные инструменты из города увезены, а русские сами поджигают город в разных местах. На следующий день пожар усилился и уже 4 сентября вся Москва была так объята пламенем, что самому Наполеону пришлось переселиться в загородный дворец (Петровский) и оттуда следить за быстрым и разрушительным действием всепожирающего пламени. Не прошло и 5–6 дней, как уже от всей громадной столицы уцеле