Восстание в Греции 1821–1830 гг и Русско-турецкая война 1828 г. и мир в Адрианополе 1829 г

Восточный вопрос. Восстание в Греции 1821–1830 гг. Русско-турецкая война 1828 г. и мир в Адрианополе 1829 г

Восточный вопрос. Положение Турции

Мы неоднократно указывали на то, что так называемый на газетном языке «восточный вопрос» тянется, с различными изменениями, через всю всемирную историю. С конца XVII столетия Европа перестала бояться турок и нашествия османов на Западную Европу. Вопрос и опасность его, напротив того, заключались, скорее, в видимом ослаблении силы Османов и в том, какая новая политическая организация возродится при этом разложении? Долго ли, скоро ли совершится превращение? В какой степени кризис в различных стадиях повлияет на европейские державы и их взаимные отношения?

Положение христиан в Турции. Греция

Варварское господство османов, все еще признававших одно свое право завоевания и действовавших на основании этого права, нестерпимо было «райям», т. е. стаду, как называют христианское население Европейской Турции высокомерные турки-магометане. По мере того, как под влиянием событий 1789 года в народах европейско-христианского развития пробуждалось создание своего политического назначения, в народах Востока явилось, ежели не полное сознание невыносимости положения, то все же мысль, что они, христиане и европейцы, подчинены и находятся в полурабстве у магометан и варваров. Особенно сильно было сознание это в греческом народе: одна общая ненависть, один язык, общие воспоминания великого прошлого и одна Церковь объединяли этот народ. Путь к избавлению давно был в виду: политика могущественной и единоверной России была явно сочувственна им. Мысль о близком освобождении, о возрождении Греции одушевляла общество, существовавшее с начала столетия, Гетерию друзей муз, и рядом с ним другое — общество филиков, по обрядам и символистике схожее с франкмасонами или карбонариями. Союзы эти приняли практически политический характер, состояли из множества членов, и в том числе были даже приближенные императора Александра.

Восстание в дунайских княжествах

Знатный грек, один из адъютантов императора, князь Александр Ипсиланти, стал во главе общества Гетерии в 1820 году. Положение Оттоманской империи, казалось, благоприятствовало для начала действий. В марте 1820 года возгорелась открытая борьба между царствующим султаном Махмудом II и возмутившимся сатрапом его, Али-пашой Янинским, по обычаю Востока, полунезависимым властителем Албании, Фессалии и части Македонии. В Валахии с января 1821 года, после смерти господаря, было также полное возмущение, направленное под предводительством местного боярина против всесильной денежной и чиновной аристократии в Константинополе, так называемых фанариотов. В марте того же года Ипсиланти перешел через Прут и из Ясс, главного города Молдавии, разослал эллинам прокламацию, призывая их к борьбе с потомками Дария и Ксеркса. Предприятие это не удалось: Ипсиланти более всего рассчитывал на поддержку России, а она не двигалась; император Александр, мечтавший, как благороднейший идеалист и великий мира, сделать что-нибудь для своих греков, теперь был неприятно поражен серьезным положением дел и убеждал греков и валахов немедленно подчиниться законному государю. Вести дело сообща с румынами и сербским князем Милошем Обреновичем не удавалось, и неискусно веденному этому делу положен был конец поражением турецкими войсками при деревне Драгачане. Князь Ипсиланти перешел австрийскую границу, но здесь политические изгнанники никогда не могли надеяться на человечное и приличное обхождение: его схватили и заперли в жалкую каморку в крепости Мункаче в Венгрии.

Пелопоннес

Пример, поданный этим неудавшимся восстанием, отразился со всей силой на другом конце полуострова. В Пелопоннесе о современных событиях знали настолько, чтобы возбудить ненависть и произвести взрыв давно распространенных идей независимости. Борцы за независимость собрались в Майне, древней Лаконии, под руководством Петро Мавромихалиса; в горах Аркадии, под начальством Феодора Колокотрониса; в Ахайском заливе знамя восстания против турецкого владычества поднял в апреле архиепископ Герман. Среднегреческие земли, Афины, Фивы, тотчас примкнули к восставшим. Старинные народные вожди принимали начальство, как в древней Фокиде, Одиссей при Эте. С первобытным пастушеским, воинственно-разбойническим народом, клефтами, соединились и согласились члены Гетерии, воспитанные в европейских понятиях свободы и народного владычества. Сочувственно относились к ним в столице России и в высших влиятельных кругах Запада; но особенно важно было участие Эгейского архипелага, главных трех его островов — Гидры, Спецции и Псары и их богатого купечества. Без всякой помехи со стороны беспечных тюремщиков-турок вооружено было множество судов, во имя Христа и дела свободы выдавались каперские грамоты: несколько недель спустя все эллины были в движении.

Турки, пораженные тем, что не могло быть неожиданностью даже для слепого, поступили как истые варвары. В день Пасхи патриарх Константинопольский, служивший обедню, был схвачен в полном облачении народной толпой на соборной паперти и повешен, после чего тело его волокли по улицам. За этим последовали казни, разрушение церквей, грабеж и насилие. Провинции следовали примеру столицы и известия об этих ужасах возбудили во всей Западной Европе умы, склонные, понятно, сочувствовать христианам, родственным по образованию и развитию, хотя надо сказать, что и они платили жестокостями за жестокости, где только могли. В первые же недели этого общего подъема явилось твердое, непоколебимое, как догмат веры, решение: не подчиняться более турецкому владычеству ни под каким видом, ни в какой форме и ни при каком посредничестве.

К вечному стыду Священного союза, восстание в Греции предоставлено было своим силам, хотя даже в кружках политиков «поддержания существующего порядка» смотрели на это восстание иначе, чем на военное или военно-народное восстание в Авеллино или Исла-де-де-Леон. Только Меттерних видел и тут якобинство и революцию, в иной только форме. Пруссия не была прямо заинтересована событиями на юго-востоке. Франция занята была делами своими и испанскими. Англия выжидала. Восстание грозило вызвать войну России с Портой и возвращение России к прежним завоевательным планам относительно Порты. На войну эту рассчитывали и греки в предстоящей страшной борьбе.

Борьба 1821 г.

Ожидания не сбылись. Александр не решился на разрыв, и греки долгое время были предоставлены собственным силам. Борьба затянулась, со всеми случайностями, какие представляла страна при ее лабиринте гор, архипелаге островов и положении борющихся сторон: маленький народ, без государственной организации, против могущественной варварской империи, без порядка в управлении и в войске. В первый год (1821 г.) борьба сосредоточилась на восточном берегу Пелопоннеса, около Триполиса. Летом подоспела в лагерь греков первая помощь с запада Европы, как здесь выражались, «франкская» помощь: то был брат Александра Ипсиланти, Димитрий, с пятьюдесятью товарищами. В октябре греки овладели крепостью, после долгой, неправильной, несколько раз прерывавшейся осады. На море они тоже добились некоторых успехов. Они задумывали государственную организацию, причем главную роль играл, рядом с Димитрием Ипсиланти, князь Александр Маврокордато. Народное собрание в Пиада, на севере Пелопоннеса, в январе 1822 года торжественно объявило независимость Греции, установило директорию из пяти членов и конституцию: основной статут Епидавроса. Охотно придерживались древних названий, более знакомых классически образованному Западу. Прибавилось в греческом лагере еще франкских добровольцев и между ними явился довольно известный военный (хотя репутация его была небезупречна), генерал Норман. Он командовал вюртембергскими войсками при Китцине и Лейпциге и тут передался союзникам. Военное счастье в этом году было переменчиво. В феврале 1822 года Али-паша Янинский, поддавшись обману, покинул свою неприступную крепость и явился в лагерь осаждавших: вслед за этим, голову его выставили в Константинополе.

Потеря такого союзника была очень чувствительна для греков, но, с другой стороны, Акрополис в Афинах достался в руки восставших. В апреле того же года главнокомандующий (капудан-паша) турецкого флота, Кара-Али, привел в ужас весь мир, показав, что когда варварству представился случай приносить жертвы своему гению, то величайшие жестокости европейцев затмеваются и кажутся ничтожными. Он высадился в Хиосе с 7000 своих войск, неистовствовавших на чудном острове, как дикие звери, так что от целого населения осталось лишь несколько сот человек. Нет нужды останавливаться на этих гнусностях, возбудивших всеобщее негодование. Слабым удовлетворением послужила весть, что в июне того же года двум греческим брандерам удалось взорвать адмиральский корабль турецкого флота, стоявшего на якоре в гавани. Как раз в то время чудовище Кара-Али давал пир; 3000 человек взлетели на воздух, его самого вытащили из воды, но на берегу он умер. Летом казалось, что участь греков решена. 4000 человек, которых Маврокордато вел на помощь сулиотам, союзникам убитого паши Янинского, были окончательно разбиты в Западной Элладе, при деревне Пета; без сопротивления шел теперь драмский паша Махмуд через Среднюю Грецию в Пелопоннес древней дорогой полчищ Ксеркса: они уже перешли через Аргос, и казалось, все пропало. Ряд случайностей, между прочим, задержка в доставке провианта для армии, — обычное явление у турок — принудили его к отступлению и стоили ему даже всего обоза. В ноябре сам он умер в Коринфе. Еще удивительнее было то, что горсти, оставшейся после поражения при Пета, удалось под начальством Маврокордато и Марко Ботсарис броситься в Миссолонгу у Коринфского залива, и здесь им посчастливилось запастись жизненными припасами, собрать несколько войск, и они с успехом сопротивлялись 11-тысячному турецкому войску, отступившему наконец в январе 1823 года.

Борьба с 1822 до 1825 г.

Обоюдное истощение привело к затишью в следующем году. Симпатии всех западных народов проявлялись теперь громко, а представители Европы, собравшиеся на конгресс в Вероне в 1822 году, все еще не принимали официально депутацию или уполномоченных от восставшего народа. Собраны были значительные денежные средства, множество единичных добровольцев стекалось в греческий лагерь, между ними, конечно, много весьма сомнительных. Застали они положение далеко не блестящее: не было ни общего управления, ни единства в военных действиях; самые разнообразные элементы: франки и националы, жители материка и островов — и все ссорились между собой. У турок силы также истощились. Султан принужден был сделать очень опасный шаг, ясно указывающий на слабость империи: он должен был принять помощь одного из своих сатрапов, и помощь эта предложена была не даром.

Мехмед-Али

Мехмед-Али Египетский, приблизительно одновременно с Али-пашой Янинским, сделал карьеру чисто турецкую. В числе войск, которыми Порта хотела побороть в 1798 году похождения Бонапарта в Египте, был и он, сын ничтожного чиновника, и в этой государственной службе, где не нужно было ни знатного происхождения, ни экзамена, он составил свое счастье, достиг высших должностей. В своем пашалыке, вполне соответствовавшем его честолюбию, он действовал довольно самостоятельно, устроив управление и армию на европейский лад при помощи французских авантюристов. Теперь он доставил помощь, необходимую падишаху, захватил остров Крит, и в то время, как греки непроизводительно тратили силы на ссоры, приемный сын его Ибрагим, возведенный султаном в паши Мореи, из Крита высадился со значительными силами при Модоне на юго-западе Пелопоннеса, укрепился в несчастной стране и опустошил ее с варварской последовательностью. В то же время на море, где вообще греки имели перевес, господствовала полная анархия, перешедшая в морское разбойничество, гибельное всякой торговле.

Мехмед-Али-паша, вице-король Египетский. Гравюра работы Бланшаром с портрета кисти Кудэ

Успехи Ибрагима были тем обиднее для турок, что они, со своей стороны, не могли похвалиться успехами в Средней Греции. Возобновленная с мая 1825 года осада города Миссолонги, была безуспешна в течение целого лета. Даже Ибрагим-паша, сломивший тем временем всякое сопротивление в Пелопоннесе и присоединивший свою военную силу к войскам Редшида-паши, не так скоро добился здесь победы. В это самое время смерть Александра I — он скончался 19 ноября 1825 года в Таганроге — дала событиям иное направление и изменила положение Западной Европе.

Россия. Кончина Александра I, 1825 г.

Эпоха конгрессов и наибольшего влияние Меттерниха на дела европейские в значительной степени неблагоприятно отразилась на государственной деятельности императора Александра во второй половине его царствования. Та великая и первенствующая роль, которая выпала на его долю в борьбе с Наполеоном за освобождение Европы отвлекла его от вопросов внутренней русской жизни и политики к решению различных международных задач, которые для России никакого значения не имели, а между тем вынуждали императора почти ежегодно уезжать из России для присутствия на европейских конгрессах. Постоянно увлекаясь целями высокими и благородными, хотя и несколько отвлеченными, император Александр задумал и Польше возвратить значение самостоятельного государства и добился на Венском конгрессе того, что герцогство Варшавское решено было присоединить к России и императору российскому предоставлено право дать этому герцогству такое политическое устройство, какое он найдет наилучшим. Вследствие такого решения конгресса император Александр восстановил, в прямой ущерб России, самостоятельную Польшу, под наименованием «Царства Польского». Хотя Царство Польское и было связано с Россией тем, что император российский был в то же время королем польским, однако же Польше было предоставлено право управляться отдельными законами на основании особой конституции, дарованной императором Александром I Царству Польскому (12 декабря 1815 г.).

Глубоко сочувствуя основным целям Священного союза, император Александр в такой степени добросовестно и бескорыстно выполнял все условия союзного договора, что даже к восстанию греков против турецкого владычества (в 1821 г.) относился с некоторым нерасположением. Однако же он не мог взирать спокойно на те страшные жестокости, которыми турки надеялись подавить и ослабить разгоравшееся восстание греков. В начале 1825 года император Александр I приказал русскому послу выехать из Константинополя, и русские войска уже начинали стягиваться к турецким границам, когда император внезапно заболел и скончался на юге России.

Резкое различие, которое всеми чувствовалось и которое действительно существовало между первой, весьма либеральной, и второй половиной царствования Александра, не могло не вызвать некоторого недовольства в современном русском обществе. Все вспоминали с удовольствием первые годы царствования Александра, когда он обращал все свое внимание на внутреннее управление государством, уничтожал стеснительные меры против печати, введенные в царствование Павла I, и облегчал сношения с Западной Европой; когда главной заботой императора было разумное и целесообразное переустройство высших государственных учреждений^[22] распространение просвещения^[23] в народе и улучшение быта крестьян, которым Александр I намеревался даже дать полную свободу от крепостной зависимости… И затем, после долгого и тягостного периода войн, стоивших России так дорого, в то время, когда все ожидали усиленной внутренней работы и важных преобразований, все увидели, что император Александр всецело предался решению задач внешней, европейской политики, а управление Россией предоставил недостойнейшему из своих любимцев, графу Аракчееву, который правил делами в духе строжайшего абсолютизма и консервативных идей Священного союза, всюду внося военную дисциплину и подчинение его произволу. Крестьянский вопрос был заброшен, цензура вернулась к прежним притеснениям, недавно учрежденные университеты подверглись незаслуженным гонениям от лицемерного пиетиста Магницкого…

Все это постепенно вызывало недовольство, которое выразилось в том, что часть русской молодежи — в особенности та, которая провела несколько лет кряду за границей (во время войн с Наполеоном) — вступила в состав тайных обществ, образовавшихся на юге и на севере России, с целью произвести в России государственный переворот. Ни определенной цели, ни строго обдуманного плана в этих тайных обществах не было; но это не помешало заговорщикам воспользоваться тем замешательством, которое было вызвано некоторыми случайными обстоятельствами после кончины императора Александра I, при вступлении на престол его брата, Николая I. Обстоятельства, вызвавшие замешательство, были следующие. Так как император Александр I умер бездетным, то, по закону о престолонаследии, установленному Павлом I, Александру должен был наследовать его брат, цесаревич Константин Павлович. Но цесаревич развелся со своей первой женой и вступил в брак с особой не из царского дома — еще при жизни Александра I. По поводу этого брака, тогда же закон о престолонаследии был дополнен указанием на то, что «член Императорской фамилии, вступивший в брак с особой не из царского дома, не может передать супруге и детям, от нее рожденным, свои права на престоле». Имея это в виду, цесаревич Константин, еще при жизни Александра, добровольно отрекся от своих прав на престол в пользу своего родного брата, великого князя Николая Павловича. По этому поводу 16 августа 1823 года был составлен и особый манифест, но по желанию императора Александра I этот манифест не был обнародован при жизни его, а был положен на хранение в московском Успенском соборе и в высших государственных учреждениях. О существовании этого манифеста знали лишь митрополит московский Филарет и немногие сановники; знал и сам великий князь Николай, но все же не считал вопрос окончательно решенным.

Вследствие такого положения дел, когда в конце ноября 1825 года получено было в столицах известие о кончине императора Александра I, произошло весьма понятное недоразумение. Каждый из великих князей стремился выполнить свой долг, и потому цесаревич Константин, находившийся в Варшаве, поспешил присягнуть императору Николаю I, а великий князь Николай, бывший в Петербурге и не знавший окончательного решения брата, присягнул императору Константину, и по всей России разослал манифесты о его вступлении на престол. Пока дело выяснилось, прошло несколько дней: только уже 12 декабря 1825 года цесаревич Константин письменно известил своего брата о своем полном отречении от престола. Тогда на 14 декабря назначено было обнародование манифеста о восшествии на престол императора Николая I и приведение всех к присяге ему. Таким образом, вследствие случайно происшедшего недоразумения, приходилось в течение нескольких дней присягать сначала одному, а потом другому императору. Этим-то обстоятельством воспользовались люди, принадлежавшие к вышеупомянутым тайным обществам, и возмутили различными ложными слухами некоторые гвардейские полки, с которыми и вышли на площадь, не допустив их до присяги императору Николаю и надеясь произвести серьезный бунт. Но попытка не удалась. Население столицы и не подумало пристать к бунтовщикам, а большинство гвардии выступило на ту же площадь против мятежников, и когда никакие уговоры не помогли, два залпа картечью рассеяли беспорядочную толпу мятежников и порядок был восстановлен.

Николай I, император Всероссийский, в молодости. Литография работы Фр. Иенцена с портрета кисти Фр. Крюгера

Греческий вопрос

Новый государь был человек воспитанный по-военному, твердого характера и весьма определенных взглядов: но потому-то он и понимал яснее предшественника своего, прежде всего, русские интересы и в начале царствования не поддавался идеям Меттерниха. На Западе, между тем, все усиливался живой интерес и симпатии к грекам. Чувства эти оживлялись время от времени событиями. В апреле 1824 года умер в Миссолонге знатнейший из добровольцев, английский поэт лорд Байрон, а год спустя пала наконец эта крепость после геройской защиты, последние сцены которой способны были возбудить общее сочувствие: так, например, ночная вылазка 22–23 апреля, причем 1300 человек, мужчин, женщин и детей, прорвались через неприятельскую цепь и ушли в горы; последняя ожесточенная борьба на улицах города; несколько отдельных геройских подвигов и, между прочим, подвиг примата Капсалиса: он собрал на патронную фабрику всех стариков, больных, неспособных к бою и вместе с ними и с ворвавшимся неприятелем взорвал всех.

Лорд Байрон. Гравюра работы Ч. Тернера с портрета кисти Р. Весталя

Россия и Англия, 1825 г.

В высших сферах все тянулись из года в год переговоры, не приводя ни к чему: надо было как-нибудь решить серьезные вопросы. Опасность была в том, что, пока они не решены, Россия могла ежеминутно найти предлог к разрыву с Турцией, а тогда ей легко было привести в исполнение свои планы, хорошо известные Европе. Легче всего было разрешить вопрос соединенными действиями Англии и Австрии, у которых относительно России были общие интересы. Но австрийское правительство не понимало этого. Здесь вообще находили ненужным действительно решать какой-нибудь вопрос так, что Каннинг, управлявший иностранной политикой Англии, смело и в то же время умно обратился прямо к новому царю, к которому он отправил Веллингтона, прекрасно избранного представителя, с поздравлениями английского короля по случаю восшествия на престол.

Политика Турции

Обе державы вступили в соглашение: Греция должна была оставаться данницей Турции, но с самостоятельным управлением по собственному выбору и с одобрения турецкого правительства.

Надо было представить это в благоприятном виде султану и его министрам. Дело было запутанное, так как у России были свои счеты и спорные вопросы с Турцией; они касались отношений торговой и морской полиции, постановлений Бухарестского мира 1812 года и Молдавии и Валахии, где русские имели право протектората. Турецкие политики, хорошо сознавая, что подул неблагоприятный для них ветер, предупредительно уладили все эти недоразумения Аккерманским договором (октябрь 1826 г.). Зато в деле Греции не хотели слышать о соглашении. Со своей точки зрения они были правы: они боялись последствий своей уступчивости относительно восстания христианского населения, хотя и не официально, но поддержанного Европой. Так дойдут, говорили они, до вопроса, откровенно высказанного уже в ноте русского двора в 1821 году, возможно ли вообще существование Турции наряду с другими европейскими державами?

Султан Махмуд. Уничтожение янычар

В этом году Турция по-своему совершила реформу или даже революцию. Султан Махмуд, человек энергичный, взялся за преобразования в армии, стоившие жизни его предшественнику Селиму, и привел их в исполнение. К пехоте, организованной и обученной по европейскому образцу, причислялось по 150 человек янычар на каждый батальон. Янычары же составляли особое сословие или цех, со многими привилегиями и еще большими злоупотреблениями, и они-то взбунтовались: тогда султан развернул знамя пророка и кровавым образом подавил восстание. Казнили беспощадно, и высокомерное преторианское войско было уничтожено: самое название их не смели более произнести громко.

Лондонский договор. Наваринская битва, 1827 г.

Благодетельная реформа эта, конечно, вначале послужила не к усилению Порты, и европейское вмешательство в дела Греции стало неизбежно. На основании петербургского соглашения в Лондоне 6 июля 1826 года между Англией, Россией и Францией был заключен договор, по которому три великие державы брались совместно ходатайствовать о мире между Портой и греками, а во время переговоров принудить, ежели нужно, обе стороны к приостановке военных действий. В течение следующего года это привело к катастрофе. Турецкие правящие круги слышать не хотели о европейском вмешательстве. Со своей стороны, руководящий политик в Вене предлагал посредничество, бесплодное, как вся его политика. Тем временем составилась русско-французско-английская эскадра для придания большого веса лондонскому соглашению. Положение греков улучшилось от притока обильных денежных средств с Запада и прибытия баварских офицеров, которых прислал им король Лудвиг I Баварский, горячий филэллинист. Английский моряк, лорд Кохрэн, принял начальство над морскими силами греков, генерал Чёрч над сухопутными; покончили с внутренними неурядицами тем, что собралось единое народное собрание в Трезене (апрель 1827 г.), и на основании новой конституции избрали президентом или кибернетом новой общины корфиота, графа Иоанна Каподистрия, бывшего министра императора Александра. Греки, конечно, охотно приняли приостановку военных действий, клонившуюся в их пользу; со стороны же турецких военачальников надо было ожидать сопротивления, и как поступить в таком случае, инструкции, данные трем адмиралам, точно не определяли, предоставляя им или старшему из них, англичанину Кодрингтону, «ввиду исключительного положения дел, известную свободу действий». В сентябре турецко-египетский флот высадил войска и сгрузил припасы в Наваринской гавани, на юго-западе Пелопоннеса. Ибрагим-паша намеревался отправить транспорт съестных припасов в Патрас и Миссолонгу, но английский адмирал задержал его. Завязались переговоры. Ибрагим объявил, что он солдат и слуга Порты и не имеет права принимать политические сообщения. Транспорт вторично отправлен и вторично задержан. Тогда Ибрагим стал опустошать Пелопоннес, воевать, как воюют варвары, и как в девятнадцатом столетии воевать не принято. Соединенная эскадра вошла в Наваринскую бухту. Войны не было объявлено, но два сильных враждебных военных флота стояли в тесной бухте, близко, друг против друга, при обоюдной враждебности экипажей. Как бы сами собой разрядились жерла орудий и с обеда, весь вечер (20 октября 1827 г.), всю ночь шло ожесточенное сражение, в исходе которого осталось в турецком флоте из 82 кораблей всего 27.

Наваринская битва, 20 октября 1827 г. Гравюра работы Шаванна с картины кисти Ш. Ланглуа

Отклики о русско-турецкой войне

Весь западноевропейский мир ликовал вместе с греками при известии о случившемся — наконец, дело было поведено настоящим образом, как давно бы следовало! В Вене были как громом поражены: о деле этом говорили, как о коварном убийстве. Английская тронная речь в январе 1828 года упоминала о морском сражении при Наварине, как о событии неудачном, несвоевременном, досадном — нельзя иначе перевести выражение untoward event — и они были правы: то именно, чего старались избегнуть, явилось теперь необходимостью. Положение дел запуталось и осложнилось еще русско-турецкой войной.

Граф Иоанн Каподистрия. Гравюра с портрета XIX в.

Военные действия 1828–1829 гг.

Оттоманская Порта в гневе — часть вины падала на ее собственное высокомерие и упорство — объявила о желании вступить с европейскими державами в договоры, в оскорбительных для России выражениях, называя ее исконным врагом своим; на это Россия ответила объявлением войны (28 апреля). Перед тем только что окончилась война России с Персией мирным договором в Туркманчае, 10 февраля 1828 года. Турецкая война эта длилась два года. В первый поход 1828 года русские заняли крепость Каре, в Армении, в Азии. Но решающим оказалось влияние военных действий на европейском театре; здесь русские должны были отступить на левый берег Дуная, заняв только Варну и тщетно осаждая Шумлу. Австрийским государственным людям было не по себе; они боялись русских побед и выгод, могущих произойти от этого для России; в Англии и во Франции они не находили достаточно сочувствия, а на вооруженное вмешательство не решались.

Второй поход 1829 года был решающим. Император Николай сам держался вдали от военных действий и поступал благоразумно, так как военным талантом не обладал. Главное командование он предоставил генералу Дибичу. Генерал этот совершил блестящий поход: оставив наблюдательный корпус при крепости Силистрии, он двинулся на юг к Шумле и разбил турок в битве при Кулевче (11 июня). После падения Силистрии, он распустил слух, что со всеми силами приступит к осаде Шумлы, а, между тем, перешел через Балканы и неожиданно появился перед Адрианополем, который мог бы смело устоять против 30 000 русского войска. Но озадаченные турки, не имея сведений об общем ходе дел, бежали по дороге в Константинополь и предоставили большой город смелому победителю (28 августа), который еще раз решился попытать смелостью победить турецкую неспособность. С малочисленным войском, не более 20 000, пошел он на Константинополь.

Идти на приступ хорошо укрепленного города, лежащего в беспримерно хорошем положении — было безумием при таких незначительных силах, и при самом ограниченном военном искусстве нескольких дней было бы достаточно, чтобы принудить генерала к опасному, при малочисленности его отряда, отступлению. Но в Константинополе не понимали этого; там считали себя в самом опасном положении. Дибич поддерживал их в этом убеждении своими приготовлениями к приступу и величайшей самоуверенностью, которую он выказывал. В Азии туркам тоже не везло, и они желали прекратить войну. Европейские кабинеты советовали Порте войти в соглашение с Россией, а прусский генерал Мюфлинг оказал большую услугу, представляя в Константинополе военное положение турок с русской точки зрения.

Адрианопольский мир, 1829 г.

Так состоялся 14 сентября 1829 года Адрианопольский мир, возвративший туркам все их владения в Европе. В Азии русские получили Поти, Анапу на восточном берегу Черного моря и несколько крепостей внутри страны. Относительно дунайских княжеств возобновлены были постановления Аккерманского договора, предоставлявшие их русскому влиянию: господарей избирали пожизненно, и они почти совсем освобождались от верховной власти Порты. В этом мирном договоре положено было начало разрешению греческого вопроса. Еще во время русско-турецкой войны победитель при Наварине, Кодрингтон, появился перед Александрией и принудил пашу Магомета-Али отправить сыну своему приказ об очищении Греции. Летом 1828 года 14 000 французов, под начальством генерала Мезона, высадились в Пелопоннесе, и турки передали им крепости, которые еще занимали. В параграфе 10 Адрианопольского мирного договора Порта признала основы договора 6 июля 1826 года — независимость Греции во внутренних делах, с уплатой ежегодной дани Порте.

Провозглашение независимости Грецией

Таким образом, греческий вопрос вступил в последнюю фазу своего развития. Во главе правительства, ежели здесь можно употребить это выражение, стоял пока избранник кибернет, граф Каподистрия, прибывший в Навплию в январе 1828 года. Задача его была крайне трудная в стране разоренной, с неизвестной будущностью, соперничеством партий, страстями и интригами. Судьба страны должна была окончательно решиться на конференции великих держав в Лондоне. В заключительном англо-франко-русском постановлении от 3 февраля 1830 года Грецию освободили от всякой дани Турции, сделали, следовательно, вполне самостоятельным государством, но в целях вознаграждения Порты сузили границы сравнительно с первоначальными предположениями. Искали короля для нового королевства: принц Леопольд Кобургский, зять Георга IV английского, после долгих размышлений отказался, между прочим потому, что границы не соответствовали, по его мнению, потребностям страны.

Таким образом, Каподистрия оставался временно во главе правления много испытавшей страны, но наконец освобожденной от невыносимого и неестественного ига. Дальнейшее устройство ее, конечно, должно было стоять в теснейшей связи и зависимости от воли и взаимного согласия великих европейских держав.